— Я люблю тебя, папа.
И Эмили кинулась следом за констеблем.
В доме воцарилась тишина. Единственным звуком, который слышал Де Квинси, было бешеное биение его сердца. Когда он закрыл дверь, стало совсем темно — в занавешенные плотными шторами окна солнечный свет почти не проникал. Он почувствовал себя совершенно беззащитным, и нож в руке не придавал уверенности. Чтобы успокоить нервы, Де Квинси достал бутылочку с лауданумом и сделал большой глоток.
Опиум разлился теплом по телу и сразу же обострил все чувства. Тени, казалось, сгустились. Колеса проезжающего по улице экипажа застучали совсем рядом, как будто дверь была открыта. Де Квинси поднял с пола замеченные еще раньше свечу и коробок спичек. Во времена его молодости зажечь свечу возможно было только при помощи огнива: кремнем били о кресало, и вылетающие искры поджигали сухой трут, например солому. Недавно изобретенные так называемые шведские спички пока еще казались Де Квинси каким-то чудом: подумать только, можно получить пламя, просто чиркнув этой маленькой палочкой о шершавую поверхность. Первые спички, загораясь, распространяли сернистый запах тухлых яиц, но к настоящему моменту этот изъян был устранен. Однако, когда Де Квинси зажег спичку, он почувствовал отчетливую вонь испорченных яиц, характерную для старых образцов, и отшатнулся.
Он быстро запалил свечу и потушил спичку.
«Не отравился ли я?!»
Он задержал дыхание и ждал, когда накатят головокружение и тошнота. Но проходили секунды — и ничего. Голова немного кружилась, но причиной тому был, скорее всего, элементарный страх. Де Квинси начал дышать и почувствовал себя лучше.
«А что, если эта вонь должна предупреждать Бруклина о том, что кто-то проник в дом, взял спички и зажег свечу?»
Если такова и была задумка, она должна оказаться эффективной, поскольку свеча тоже испускала специфический запах. От свечей высокого качества, производимых из пчелиного воска, исходило благоухание, а дешевые, из животного жира, этим самым жиром и смердели. Эта свеча пахла почти так же скверно, как и спичка. Почему? Ведь доходы Бруклина вполне позволяли ему приобретать хорошего качества свечи и спички. Почему же он этого не делает?
Руки Де Квинси тряслись от возбуждения, и пламя неровными отблесками играло на стенах. Он направился в комнату, расположенную справа от входа. Последний раз он был в этом доме пятьдесят два года назад, но впечатление создавалось такое, будто здесь ничего не изменилось. В комнате, в которую он заглянул, так же как и полвека назад, не было мебели. В те далекие беспросветные зимние ночи он спал прямо на холодном полу, ноги его во сне подергивались, и от этого он постоянно просыпался.
Нынче пол был еще более грязный, весь перепачканный сажей. В дальнем конце комнаты виднелись округлых очертаний пятна — прежде там явно что-то стояло. Очевидно, эти самые предметы и вывезли из дома завернутыми в одеяла.
Остерегаясь новых ловушек, Де Квинси вернулся в коридор и зашел в комнату напротив. Полвека тому назад здесь размещался рабочий кабинет таинственного владельца дома. По всему городу у него было несколько таких домов, и он постоянно менял места обитания. Здесь он каждое утро работал по нескольку часов над какими-то важными юридическими документами. Порой он ел выпечку, а крошками дозволял наслаждаться юному Де Квинси.
В комнате имелся маленький столик, на котором стояла керосиновая лампа, а рядом расположился деревянный стул с прямой спинкой. Возле стола на полу возвышалась стопка книг — книг, обескураживающе знакомых.
Де Квинси при помощи ножа поддел стекло, снял его с лампы и поднес свечу, намереваясь запалить фитиль.
И застыл, когда пламя устремилось к фитилю. Его буквально мороз продрал.
Он вспомнил слова Беккера: «Это ловушка. Возможно, есть и другие. Будьте осторожны, старайтесь ничего не трогать».
Фитиль был практически идеально белым. Новым.
Сама лампа казалась тяжелее обычного. Внутри не плескался керосин. Да и характерного его запаха Де Квинси не ощущал.
Очень осторожно он опустил лампу обратно на стол, свечу поставил на пол и открутил крышечку, через которую заправлялось горючее.
Де Квинси сунул в отверстие палец, и по лбу у него заструился пот. Внутри находилась мелкозернистая субстанция. Он поднял руку к глазам и обнаружил, что к пальцу прилипло немного порошка. Черные крупинки напоминали те, что он приметил на полу в комнате напротив.
Де Квинси стряхнул пару крупинок в пламя свечи, и те вспыхнули в миниатюрном взрыве.
Порох.
Керосиновая лампа являлась бомбой.
Поспешно, но так, чтобы не затушить свечу, Де Квинси вернулся в первую комнату, поднял с пола черную крупинку и кинул ее в пламя. Снова произошла вспышка.
Внезапно Де Квинси осенило: те круглые следы на грязном полу были оставлены бочками, в одной из которых оказалась дырочка и порох из нее просыпался.
Порох.
Необходимость действовать пересилила страх. Де Квинси снова пошел во вторую комнату и осмотрел стопку до боли знакомых книг.
Он ощутил слабость в ногах, когда убедился, что все они — его авторства. На полках за стулом стояли и другие книги, также написанные им. Здесь же расположились бесчисленные журналы, в которых были напечатаны его статьи. Эта подборка его произведений казалась даже более полной, чем та, что принадлежала самому автору. Бруклин обладал всеми книгами, журналами и газетами с работами Томаса Де Квинси.
Он просмотрел наугад несколько книг и поразился тому, насколько они потрепаны и запачканы от регулярного чтения. На каждой странице безумец подчеркивал отдельные фразы и целые строчки. Поля были испещрены непристойными комментариями. Чаще всего встречалось определение «маленький засранец».
И более всего вызывали у Бруклина ярость многочисленные пассажи, в которых шла речь о его отце, Джоне Уильямсе, о том, насколько «гениальными» были его преступления, об учиненной им «выдающейся» резне, о «кровавом совершенстве» чудовищных убийств.
«Насмехается над смертью, убийством. Надо продемонстрировать ему действительность», — писал Бруклин.
В «Исповеди англичанина, употреблявшего опиум» также имелись многочисленные пометки: подчеркнутые строки, безмолвные восклицания на полях.
«Сколько же человек рассталось с жизнью от передозировки лауданума из-за этого сукина сына?»
Строчка внизу страницы прямо-таки дышала ненавистью.
На Де Квинси накатила тошнота.
«Сколько тысяч умерло в Индии и Китае из-за опиума? А скольких убил я своими руками из-за того же опиума и ради интересов Британской Ост-Индской компании? Но вот вопрос: кто из нас, Любитель Опиума или я, более выдающийся убийца?» — вопрошал Бруклин огромными буквами поверх напечатанного текста.
— Неужели все эти несчастные, убитые за последние дни, приняли смерть из-за меня? — прошептал Де Квинси.
