Дверь распахнулась, и все та же Веруня пискнула:
– К вам пришла Надежда Петровна!
И на пороге появилась его собственная мать – с сумочкой на локте, одетая с иголочки и потому похожая на звезду сериала о домохозяйках. Брови ее были высоко подняты.
– Почему ты так орешь, Федя? – спросила она, двигаясь навстречу сыну, который мгновенно вскочил на ноги.
– Мама! Каким ветром тебя занесло? – Федор искренне удивился, потому что родительница до сих пор появилась в магазине всего один раз, в день открытия.
У нее было столько собственных дел и интересов, что вникать в заботы чада ей оказалось просто некогда.
– Ты не отвечаешь на телефонные звонки, – обвиняющим тоном заявила Надежда Петровна.
– Серьезно? – поразился Федор. – Наверное, снова включился режим «в самолете». То-то я смотрю, трубка давно молчит!
– Я заехала к тебе домой, прослушала автоответчик, – гневно продолжала родительница. – И что же услышала?
– Что? – не понял Федор.
– Ты позвонил сам себе и сказал: «Я отправляюсь на охоту за хомяками». И что-то такое про девушек, которые исчезают в подъезде с горящей свечой. Что я должна была думать?!
– По-моему, я оставил очень внятное сообщение о том, где меня искать, если что-нибудь случится.
– И при чем здесь хомяки? – недовольно спросила Надежда Петровна, усаживаясь на заботливо подставленный стул.
– Мама, не волнуйся, все уже в прошлом. Я хотел завести маленького пушистого друга, но потом передумал.
– Лучше бы ты завел жену! – воскликнула Надежда Петровна, с неудовольствием оглядывая интерьер кабинета.
В этот момент мобильник Федора, над которым он колдовал во время разговора с матерью, заиграл летку-енку. Хозяин немедленно прижал его к уху.
– Привет-привет, – ответил он тем насмешливым тоном, который его мать так страшно не любила. – Да, я сейчас в магазине, но завтра меня не будет. И послезавтра не будет. Так что если хочешь пообщаться, то лучше приезжай сейчас. Да, я знаю, что пробки. Но у тебя-то что за проблемы? Села на метлу да прилетела.
– Федя! – укоризненно воскликнула Надежда Петровна, когда сын закончил разговор. – Ну что ты себе позволяешь? Так ты никогда не выстроишь нормальные отношения.
– Я хочу любые, даже ненормальные, было бы с кем, – проворчал Федор. – Мам, сделать тебе чаю?
– Нет, я пойду, – вздохнула Надежда Петровна. – Забежала на минуточку, просто чтобы убедиться, что у тебя все в порядке. Я ведь понимаю, тут дел невпроворот.
Федор проводил мать до двери, позволил поцеловать себя в щеку, для чего ему пришлось согнуться пополам, и вернулся к своим бумагам. Однако как только занес ручку над очередным бланком, который нужно было заполнить, телефон зазвонил снова. «Тарасов», – высветилось на дисплее.
– Что? – спросил Федор, не здороваясь.
С Тарасовым они сегодня уже общались, и значит, режиссер звонит с новостями.
– Я в театре, – донесся до него далекий голос. – Валерьяныч все еще не появлялся. Я позвонил ему домой, он меня послал и трубку бросил. Сказал, в квартиру не впустит, не нужны ему никакие разговоры, он себя плохо чувствует.
– А на работу когда собирается выходить?
– Через пару деньков вроде. Тогда, говорит, и подходите со своими вопросами. Вредный дед, я же тебя предупреждал.
– Может, Марьяну к нему подослать?
– Да ты что! После того что случилось с его драгоценным браслетом, он ее наверняка видеть не захочет. А уж она-то точно к нему не пойдет, даже если я пообещаю отдать ей все главные роли во всех своих грядущих спектаклях.
Федор вздохнул. Конечно, они с Тарасовым – всего лишь сыщики-любители, и даже когда реквизитор снова выйдет на работу, не факт, что он захочет им хоть что-то рассказать. Значит, нужно искать новую информацию, возможно, идти в другом направлении. Вот только знать бы точно, какое направление верное.
* * *
– О, Тарасов, ты снова здесь! – радостно воскликнул помреж Костя Чугунников, заходя в служебное кафе, которое было небольшим и довольно уютным.
– Скажи лучше – все еще здесь, – Андрей отсалютовал ему стаканчиком, который тут же опрокинул в себя. Отломил от плитки шоколада квадратик, прожевал и громко сообщил: – Какая мерзость! Это виски хорошо пить с похмелья, когда все равно, что налито в бутылку.
– Ну и не пей тогда, – откликнулась Лена Баранова, которая уже много лет играла в театре мальчишек. Конкурентов на этом поприще у нее не было. Миниатюрная травести с кислой миной ковыряла за соседним столиком чизкейк, запивая его кофе.
– Почему же? – удивился Тарасов, которого явно развезло. – Я как раз с похмелья. И потом – вообще неизвестно, когда все это закончится.
– Что закончится, похмелье? – заинтересовался Чугунников, притормозивший возле его столика.
– Дела! – рассердился режиссер. – Я здесь уже полдня сижу, то с одним, то с другим. Переговоры… Репетиции скоро, а ни фига непонятно – с кем работать, как работать. Пьеса убойная – плакать и смеяться! Договор подписан, а дальше как?
– Да как обычно, наверное, – хохотнул Чугуннников. – Это просто ты выпил лишку, вот у тебя вся жизнь внезапно и усложнилась.
– Ты, Константин, наверняка сюда пожрать пришел. Вот и иди за своими сосисками, – нетрезво ухмыльнулся Тарасов. – Не приставай, мне еще с Зубовым общаться, так что надо добавить. Я не Демосфен какой-нибудь, часами перед всякими распинаться, и ни этот, черт, как его… Чербен… Черлен… Нет, не то.
– Чемберлен, может? – услужливо подсказал помреж.
– Не то! – выкрикнул Тарасов. – Пардон. Тоже на «Ч», типа тебя, только умный. Про занавес говорил…
– Режиссер, наверное, если про занавес, – глубокомысленно заявила из-за стойки буфетчица Валентина. – Или актер.
– А-а-а, – тонко застонал Тарасов, словно его пронзили иголкой. – Умники из буфетной. Про железный занавес он говорил, слышите?
– Здесь не буфет, – обиделась за свое заведение Валентина. – А кафе, между прочим.
– Черчилль, – послышался голос нового посетителя. Тарасов сидел спиной ко входу и не мог его видеть. – Британский премьер Уинстон Черчилль говорил о железном занавесе в знаменитой фултонской речи.
– Поздравляю, в театр пришел интеллектуал, – взмахнул рукой Тарасов и опрокинул бутылку, которая, по счастью, уже опустела.
– Хватит тебе пить, – встряла Баранова, прикончив наконец чизкейк. – А то свалишься под стол, и твои переговоры на сегодня закончатся. Зубов пьяных не любит, ты же знаешь.
– А тебе, Мальчиш-Кибальчиш, слова не давали, – икнув, сказал режиссер.
– Дурак, – надулась травести и, стуча каблучками, гордо вышла из кафе.
– Протрезвеет – забудет, – миролюбиво высказался Чугунников и двинулся по направлению к Валентине.
