Из-под арки бежали к ним трое: два друга, Фокусов и
Серебряников, и водитель Талонов со здоровенной монтировкой в правой руке.
– Большое дело! – со странным хвастовством сказал
Пантелей. – Сейчас увидишь кино! Трое на одного? Большое дело!
– Вот он – предатель! – кричал Серебряников,
подбегая на шатких ногах. – Пантелей – предатель! Алиса – непорядочный
человек!
Академик Фокусов без лишних слов поднимал уже кулак для
жестокого панча – в челюсть похитителю, предателю, подонку Пантелею!
Талонов, приблизившись к полю боя, монтировку спрягал в
карман.
– Вам куда, товарищи? – спросил он. – Могу
подбросить.
Фокусов сильно ударил Пантелея, а тот одновременно врезал
Серебряникову. Получилась препротивнейшая сцепа – все трое упали на газон.
– Я лично против безобразий в половой сфере, –
скачал Талонов. – Любишь мужика, давай поехали, если деньги есть.
На поле боя стояло несколько стендов с газетами и навес
автобусной остановки. Поднимаясь с газона, Пантелей увидел за стендами дам и
господ из фокусовской компании. Ночной скандал, стало быть, разгорелся в полную
силу. То-то завтра будет звону по Москве!
Фокусов и Серебряников теперь держали его за руки.
Мужественные лица друзей, мокрые, со вздутыми жилами, пылали благородной
яростью.
– Талонов, звони генералу Фатахову! – прохрипел
Серебряников. – Пусть патруль пришлет. Скажи, Вадим просил.
– Пусть Шамиль сам сюда приедет! – крикнул
Фокусов. – Пусть на месте разберется!
– Административная высылка, по меньшей мере! В болота,
к цаплям! – вопил Серебряников. Он снова казался вдребезги пьяным. –
Цаплю свою будешь ебать, не Алису!
Пантелей дернулся, и снова все трое повалились на газон.
Кто-то из гостей Фокусова бил теперь Пантелея ногой по ребрам.
– Пустите его! – донесся до него крик
Алисы. – Ненавижу вас всех! Пустите Пантелея! Я его люблю!
– Позорище! Позорище какое! – завизжал женский
голос из-за стендов.
Вдруг кто-то налетел, всех раскидал, поднял Пантелея, вытер
ему рукавом лицо.
– Как это можно бить так писателя? Известного писателя
ногами? Это не по-европейски, господа!
Пантелей сообразил, что висит на плече у «блейзера». Против
них стояло не менее пяти врагов-мужчин, и все возбужденно трепетали.
– Он хотел жену украсть, – сказал кто-то.
– Молчи, сука! – крикнул Багратионский этому
«кому-то» и снова обратился ко всем: – Пантелей – лирик, мечтатель. Всей Москве
известно, что он влюблен в Алису. Стыдно, господа!
Наступила пауза, в течение которой Пантелей смог поднять
голову и найти глазами виновницу торжества. Она стояла, обхватив руками
фонарный столб и свесив волосы. Лица не было видно.
– Да, стыдно, – сказал кто-то в тишине.
Фокусов обошел столб, пересек газон и тихо стал удаляться.
Чуть постукивали по асфальту его каблуки. Все молча смотрели ему вслед.
– Алиса! – отчаянно крикнул Пантелей.
Она подняла голову, но смотрела не на своего любимого, а в
спину мужу, который приближался к сводам огромной мрачной арки. Бедная Алиса,
лицо ее вспухло от слез. Великий конструктор тягачей молча и обреченно удалялся
в грядущее одиночество, в свою огромную обезалисиную квартиру.
Пантелею бы сейчас что-нибудь крикнуть эдакое трепетное,
отчаянное, перехватить инициативу, но его вдруг замутило от банальности этой
сцены. Он понял уже, чем все эго кончится. Сердце ее не выдержит борьбы, и она
побежит за старым мужем, с которым прошли, что называется, «годы и версты».
Такая железная разработка, такой крепчайший чугунный сюжет, и другому не
бывать, потому что мы на земле социалистического реализма. – Что же ты? Он
судорожно зевнул.
Все так и произошло. Она прошла мимо, склонив голову, даже
не глядя на него, а потом побежала – отчаянно и драматично, тошнотворный
советский сюжет-вернячок.
Все расходились с поля боя очень довольные. Расплывшегося в
приступе маразма Вадима Николаевича погружал в автомобиль шофер Талонов. Один
лишь гость, чуть задержавшись, предстал перед Пантелеем. Он был и стар, и
нестар. Короткий ежик седых волос, крепкие надбровные дуги, горячие бусинки
глаз, переломанный в боксе носик, массивный пятнистый зоб. – Я тебя,
падло, узнал, – сказал этому гостю Пантелей. – Сейчас я тебя понесу,
боец невидимого фронта! Не забыл еще инструкций маршала Ежова? Все двадцать два
метода активного следствия помнишь на память? – Sorry, sir! I see you're
out of your mind… Гость повернулся и пошел прочь походкой преуспевающего
американца пятидесятых годов – плечи откинуты назад, ноги выбрасываются вперед.
– Багратионский, меня ноги не держат. Догони эту падлу
и дай ему по затылку, – попросил Пантелей.
– Это Хьюджес, – сказал Багратионский. –
Дональд Хьюджес – прогрессивный промышленник.
– Тогда ладно, – махнул рукой Пантелей. –
Тогда пусть американские ребята им занимаются. Пусть Патрик Перси Тандерджет
ему пиздюлей подкинет.
Он покачнулся и сел на газон прямо под стенд газеты
«Социалистическая индустрия». Багратионский сел рядом.
– Плюнь на нее, Пант!
– Не плюну.
– Она обманщица, дешевка.
– Не верю.
– Да ведь шлюха же! Кто только ее не…
– Не верю.
– Я сам ее…
– Не верю.
– Ну, почти. Мог бы, если бы захотел.
– Не верю.
– Смотри, Пант, что мне моя баба дала.
Он вынул из заднего кармана брюк плоскую бутылку с тетеревом
на этикетке.
– Водку она тебе дала.
– Охотничью! Глотнешь?
– А почему же нет? Глотну!
– Плюнь ты, Пант, на всю эту провинцию! Мы с тобой
скоро в Париж поедем!
– Ты поедешь, я не поеду.
– Да почему же? Вместе поедем! Вот уж шарахнем там!
– Ты шарахнешь, я нет! Я такой же подписант, как и
Радик Хвастищев.
– Обидно, Пант! Очень обидно. А впрочем, плюнь ты на
Париж!
– Не плюну на Париж! Никогда на Париж не плюну! Что бы
ни случилось со мной, с Парижем, никогда, никогда, никогда я на нее не плюну!
