Заиграла новая пластинка. Перголези. Гости сползались по
медвежьим шкурам смотреть на редкое зрелище – удушение стукача в его
собственной квартире.
У одной из дам задралось тронутое молью макси-платье, и открылся
ноздреватый милейший зад пивницы Софьи Степановны. Рядом с плохо обработанной и
слегка подванивающей головой полярного великана лежала голова киноведа в
зеленых очках и с волчьей улыбкой грузчика Кима. Да уж не присутствует ли здесь
весь наш популярный «Мужской клуб» в роли духовной элиты? Да уж не присутствует
ли здесь некто… Да, присутствует! Голова полярного великана смотрела на меня
презрительно и страшно, словно капитан Чепцов на Толю фон Штейнбока. Капитан
Чепцов! Алиса, ты помнишь? Алиса, спаси меня, я вспомнил его имя! Алиса, беги,
теперь уже близко, здесь за сопкой… сбрось свои бахилы – снег не проглотит
тебя!
Алиса Фокусова стояла одна на фоне зеленоватого морозного
окна, молчаливая и спокойная, как будто действительно нашла короткое спасение в
бараке Третьего Сангородка. Она одна, и мне нужно сделать лишь малое усилие,
чтобы забрать ее, пока не подошли муж и очередной любовник, ну сделай малое
усилие, ну встань, отбрось все эти рожи, ну, но тут в морозный квадрат вошли
муж и любовник, и вся троица отвернулась – они слушали музыку Перголези!
Скрипнула дверь ванной, и выплыла тройка Неяркого – он сам,
Тандерджет и Зойка-дура, жующая лошадиную дозу сен-сена.
– Ты его дави покрепче, друг, – сказал мне Алик,
имея в виду горло Афанасия. – Если сам не справишься, придем на помощь.
– Он еще спеть должен, – возразил я. – Пой,
Восемь На Семь, самое свое любимое, самое заветное!
Афанасий откашлялся и грянул хором, далеким и грозным, как
сто Кобзонов и полсотни Хилей:
А ты улетающий вдаль самолет
В сердце своем береги,
Под крылом самолета о чем-то поет
Кусок самолетной ноги.
– Ну, теперь вы оба в полном поряде, – сказал
Неяркий и приколол нам на грудь значки своего спортклуба. – Хеппи флай,
чуваки! Берегите концы – на юге сифиляга гуляет!
Мы пошли по плохо освещенному стеклянному коридору, за
стенками которого выплывали из дымной мглы вздыбленные хвосты огромных
самолетов. Поджарые торсы «тупо-левых» и увесистые животы «антоновых» казались
в ночи столь целесообразными, что могли бы вполне и не летать, просто стоять
здесь для явления «ночной аэропорт», ибо не может наше время обойтись без
массовых галлюцинаций.
– Вот скотина этот Алик, – пробурчал
Патрик. – Проколол мне кожу своим идиотским значком.
– Мне тоже, – сказал я. – Впрочем, мне совсем
не больно.
– Мне тоже не больно, но противно. Шутка в духе Яна
Штрудельмахера. Клянусь, я отвечу на нее, когда придем в лагерь под стены
Данцига.
Я быстро взглянул на Тандерджета, но он как будто ждал этого
взгляда и кивнул мне с очень серьезной миной.
– Тебе кажется, что Алик из нашего отряда тех лет?
Передо мной в закатном мареве появились каски мерно шагающих
солдат и их плечи, навьюченные барахлом из ограбленного Магдебурга, я видел и
нашего князя, плывущего верхом в голове колонны, но никакого Яна Штрудельмахера
я не помнил.
– Я не помню Яна. Века запылили мою память.
– А между тем ты шлепал за ним, почитай, два года, пока
шведские кирасиры не разнесли его на куски в бою под Кольцами.
Тут передо мной возникли широченная спина и вороненые
наплечники, мешок с полузадушенными индюшками и соболиное боа герцогини Плуа,
ржавый арбалет, татарская сабля и просмоленная косичка на кожаном воротнике.
– Вспомнил! Ведь он служил прежде в пиратском флоте и
носил косицу, от которой пахло ворванью!
– То-то, – кивнул Патрик, довольный. – Это и
есть твой Алик Неяркий, не кто иной.
Посадка в ночной самолет проходила мирно, уютно, пассажиры
поднимались по трапу, позевывая, разговаривали чуть ли не шепотом, свет в
самолете был притушен, и стюардессы тоже позевывали.
И все-таки нашлась одна тетка, которая начала базарить в
глубине салона:
– Это неуважение ко всем нам! К остальным! Босые,
видите ли, в самолет! Надо дружинников вызвать! Мужчины, куда вы смотрите?
Голос этой тетки был и мне очень знаком, а Патрик, тот
просто весь заострился в сторону голоса, задрожала его небритая щека.
– Это она, она… лидер партии Народного Единства из
Бечуаналенда! Мне страшно, Джо! Как она попала в самолет? Куда мы летим, Джо?
– Спокойно, спокойно, я не Джо, а она не лидер, просто
какая-нибудь администраторша из торговой сети. Садись, старик, сейчас полетим,
и тебе молочка горячего принесут.
Я обнял друга за плечи и усадил его в кресло, а после, чтобы
отвлечь его, попросил рассказать, как он отомстил за глупую шутку Яну
Штрудельмахеру.
Патрик вдруг безудержно расхохотался, размазывая грязные
слезы по лицу.
– Недобрый случай свел нас с этим шакалом в одной
баскетбольной команде. Мы приехали играть финальную пульку в Сан-Диего и
разместились в мотеле на берегу океана. Жара была неслыханная даже для тех
мест, и этот скот Ян все время дрых в своей койке. Однажды я пригласил ребят в
его номер и засунул ему в трусы живого лангуста. Вообрази, обычно он говорил
«доброе утро» своему недремлющему истукану, а тут из трусов вылезает чудовище с
клешнями. Ты не смеешься, Джо? Тебе противно? Понимаю! А что прикажешь делать с
этими хамами? Скоты, грязные мужепесы, только и ищут козла отпущения. В Дананге
у нас был один тихий мальчик-санитар, так ему каждый вечер обязательно
кто-нибудь ссал в койку. Вообрази, Джо, после отвратительной шутки с лангустом
меня стали уважать в команде. Вот тебе человек, вот тебе его натура! Волку ведь
не придет в голову глумиться над товарищем! Помнишь, мы говорили с тобой об
этом на Плевательнице? Когда-то мне казалось, что хотя бы там человек меняется,
хотя бы из-за слабого тяготения, но однажды я увидел, как Раек засунул Суаресу
кусочек мыла в систему жизнеобеспечения, а потом катался по полу от смеха,
глядя на судороги товарища. Тогда я понял, ничего не изменится, даже если мы
обживем Юпитер. Всю жизнь меня сопровождают жестокие идиотские розыгрыши! Я не
могу больше, Джо! Не могу терпеть! Я не удивлюсь, если даже ты засунешь мне
сейчас гвоздь под задницу, а стюардесса подаст мне, вместо молока, стакан
разведенной известки. Что это такое, Джо? Сатанизм? Победа зла над добром,
торжество нечистой силы? Вряд ли! Небось и дьяволу стыдно за людей из-за этих
мелких гадостей!
