и жен моих немало в подворотнях
и чемодан банкнотами набит
Какая ужас
оккупант подходит
вот скрип колес
вот говор за углом
По Бродскому проедут осторожно
свернут на Наймана
по Рейну пропылят
как дунут Штакелъбергом к Авербаху
на Пекуровской лишь затормозят
Пора смываться
есть одна аптека
в ней книжный магазин и раскладушки
стальные жалюзи
запас продуктов
и сигарет «Кладбищенский процесс»
такая марка нечего чураться
полпачки выкуришь и тихо улетаешь к Нирванны берегам
туда где змей зеленый цветет как лилии как нежное алоэ
как сотня кобр качается в болоте
а посредине в блеске баттерфляя
плывет советский розовый Тарзан
Но где ж аптека
где мясная лавка
где наш приют убежище
светильник ума и красоты
где дом молельный тихий
куда простите отправляют пепел
творцов изящного усатых смельчаков?
Мы шли по Невскому
невидимый цунами шел по пятам
съедая все следы
сметая бронзу мрамор позолоту
плевки счищая
юность поглощая
сжирая урны чистил Пустоград
опустошал пустыню поглощая все что осталось от
былых забав
Прошу сюда
здесь тихо и прилично вполне наделено вкусно все свои
солидная швейцарская защита
медикаментов горка как алтарь
Сидит здесь Окуджава
экий Будда
сидит факирствует над химией в очках
стеклянной палочкой тревожит реактивы
с простой улыбочкой тасует порошки
Когда ж Булат вы овладел наукой
в которой лопнул далее Гей-Люссак?
– ДА НЕЛЕГКОЕ БЫЛО ДЕЛО ТОВАРИЩИ!
Едва пристроились и сняли спецодежду
развесили портянки на просушку
открыли банку ряпушки
спиртяшки в стакашку нацедили
колобашку сальца достали из тугой мотни
послышалось вещание по трубам
по фикусу по банкам по плафонам
Прошу подняться
говорил нам голос
прошу не струсить в этот страшный час
прошу желающих на верную погибель
прошу любителей бессмысленных бравад
на Невский вышел леопард огромный
с кривым клыком
отчайный эрудит
он жаждет встреч готов сразиться в споре
по всем проблемам бытия и духа
по коркам по кусочкам и огрызкам
он приближается и клык его горит
НУ ЧТО Ж ТОВАРИЩИ МОМЕНТ ИСТИНЫ
О КОТОРОМ НАС НЕ РАЗ ПРЕДУПРЕЖДАЛА
НЕОРГАНИЧЕСКАЯ ХИМИЯ
НАСТУПИЛ
ПОЖАЛУЙ НАДО ВСТАТЬ ТОВАРИЩИ
И НАСВИСТЫВАЯ ГЛАВЫ ИЗ ИСТОРИИ
ЧЕЛОВЕЧЕСТВА ВЫЙТИ
НА НЕВСКИЙ
ПОЙДЕМТЕ ТОВАРИЩИ
ЕДЫ И БЕЛЬЯ С СОБОЙ НЕ БРАТЬ
Самолет все еще плыл над ватной пустыней, но в пустыне этой
уже стали возникать просветы: нет-нет да блеснет внизу ночное озеро или изгиб
реки, как зеркальце в спальне под скользнувшим лучом фары.
Спали, обнявшись, Патрик и Алик. Последний цепко держал
коленями недопитую поллитровку. Не без труда я вытащил бутыль из зажима, сделал
добрый глоток и откинулся в кресле.
За моей спиной тоже выпивали, но не забывали и закусывать,
там слышалось бульканье, причмокивание, похрустыванье, чей-то вполне знакомый
голос вел неторопливый задушевный рассказ:
– К сожалению, Петюша, я не был достаточно информирован
о степени интимности между Аллой Алексеевной и Ярославским. Она открыла передо
мной шифоньер, и я увидел, Петюша, десять бутылок коньяку, десять бутылок
медальной, энное количество сухого.
– Вот, – говорит Алла Алексеевна, – подарок
грузинских товарищей после подбивки баланса по квартальной документации.
Ты меня знаешь, Петюша, я банку умею держать и головы
никогда не теряю, но Алла Алексеевна тоже достаточно опытный человек. Короче,
она меня взяла.
Едва мы завершили наше сближение, как вошел Ярославский, а я
ведь знал его еще по тыловой службе Первого Белорусского, крепкий партиец,
хороший работник настоящей сталинской закваски, всегда его привык уважать.
– Так-так, – говорит он, – вижу, вы тут
времени зря не теряли, поработали над моральными устоями.
Представь себе, Петюша, мое смущение, когда Алла Алексеевна
с еле заметной улыбкой начинает сервировать стол, ставит заливную поросятину,
медвежатину в бруснике, лососятину с хреном, тушеного гуся.
Ярославский приглашает:
– Ну что ж, друзья-однополчане, как говорится, кушать
подано.
Приступили к обеду. Он – стакан, я – полстакана, он –
стакан, я – полстакана, он – «Кент» курит, я – закусываю. Короче, Петюша,
отключился Ярославский от окружающей действительности, и тогда Алла Алексеевна
опять меня взяла.
Округлый уверенный говорок рассказчика был очень знаком. Я
заглянул в просвет между креслами и увидел двух мужчин, которые со смаком
выпивали из походной фляги и аппетитно закусывали из кожаного портфеля. Слушатель,
молодой Петюша, был совершенно невыразителен, а предмет страсти Аллы Алексеевны
представлял собой сочнеца слегка за шестьдесят с тремя прядями рыжеватых волос,
смело пересекающими огромную голову, и с маленьким, вытянутым вперед лицом
муравьеда.
– Простите, – сказал я, – случайно, борясь с
бессонницей, подслушал ваш поучительный рассказ.
– Ничего-ничего, – сказал он. – Мои отношения
с Ярославским ни для кого не секрет.
– Простите, мне кажется, вы прежде в идеологии
работали?
