Что с вами, товарищ гвардии генерал-майор в отставке? Рези?
На помощь, у генерала рези! Какие, еб вашу мать, рези! Я был подвергнут
провокации! Один из тунеядцев, ни слова не говоря, ударил меня ногой в мягкое
место, другой засунул мне за галстук вот эту десятку – эй, эй, не трогать
вещественное доказательство! – третий перекрестил меня и поцеловал! Меня,
марксиста с тридцать седьмого года, осенил клерикальным крестом, поцеловал
устами иудушки Троцкого! Товарищи, это враги! Продолжайте преследование, а мы
пока с Александром здесь отдохнем. Сашок, домино у тебя при себе?
В обувном магазине на набережной происходила полная
переоценка ценностей, иначе говоря, переучет. Продавщицы в мужских галошах на
босу ногу метались среди картонных пирамид, визжали, попадая в пытливые руки
ревизора, дрожали, как помпеяночки, под обвалами скороходовской затоваренной
продукции. Директор, экзематозный еврей, третьего дня присягнувший в ненависти
к Израилю, кряхтя, сопутствовал ревизору в его охоте, изображал плотоядие,
похоть, жадное рукоблудие и только лишь шептал сотрудницам: «Девоньки-кисоньки,
потерпите за честь предприятия…»
Ревизор оказался лих и ненасытен. На ногах у него уже
красовались невероятные итальянские туфли, похожие на гоночный автомобиль
«Феррари», из карманов торчали каблучки валютных лодочек, через шею болтались
шведские фетровые сапоги, а ему все было мало. Оставив в кабинете директора
недоеденный гигантский эскалоп и битую посуду, ревизор теперь, ухая, ловил
продавщиц, хватал чуткими руками то грудь, то задик, то складку жирка на
животике. Хохоча от полноты жизни, ревизор врезался головой в картонные
баррикады, разбрасывал шнурки, щетки, ваксу, кричал:
– Вот работенка! Врагу не пожелаешь!
Вдруг остановилась потеха – обнаружилось присутствие
посторонних. Три мужских манекена в полный рост стояли в витрине с внутренней
стороны, один слегка притоптывал фирменными сапожищами, а двое других
недвусмысленно шевелили босыми пальцами.
– Лобковер, непорядок тут у тебя, – укоризненно
сказал ревизор, отпуская армяночку Муру.
Директор ринулся на посторонние манекены и попросил
немедленно удалиться по причине переучета и во избежание тюремного заключения.
– Две пары белых тапочек за любую цену, – хрипло,
но вежливо попросили манекены.
Ревизор, сургучно покашливая, уже приближался к телефону.
– А: мешаете работе финансовых органов. Б: грубите. В:
у вас из ширинки торчит денежная купюра. Звоню в милицию!
Затем произошло нечто странное – такого с ревизором еще не
было на ревизорском веку – мгновенное, бескомпромиссное, как во сне, насилие.
Всесильный минуту назад ревизор оказался на полу под стальными ягодицами
насильника. Он застонал.
– Не любишь? Не нравится? – ласково спрашивал
насильник.
– Не огорчайся, дружище, прими как компенсацию за
страдания, – сказал второй налетчик и засунул ревизору под нос десяточку,
ту самую.
– Любите любовь, – услышал ревизор вонючий
прогорклый шепот третьего. – Вы эротический человек, а следовательно,
знаете вкус свободы. Примите, мой друг, небольшой гладиолус.
Жуткий, похожий на винтообразный рог горного козла,
гладиолус приблизился к лицу ревизора, и он облегченно потерял сознание.
Во второй половине дня под звуки песенки Талисман
по ты пойми ты пойми капитал
город обнаружил в воздухе еще одну розовую купюру
она парила прихотливо и печально
как будто ее хозяин прежде чем открыть дверцу клетки
пустил себе каленую пулю в высокий мраморный лоб
сотни глаз провожали ее полет
но никто не потерял собственного достоинства
С большим достоинством двигалась по набережной и девушка
Наталья – осиная талья – яблочные грудки – глаза-незабудки и ротик-плаксик над
платьем-макси. Издали не сразу и заметишь дрожь оскорбленного тела. Уверенно
постукивают каблучки, и пряди отлетают на черноморском ветру, как в хорошем
кино. А между тем Наталья барахталась, тонула в пучине беды и смертельной
обиды, цеплялась за последнюю надежду, за циничный, протертый до блеска,
полдень юности.
Какая дешевая история – стать жертвой тривиальнейшего
обмана, описанного уже сотни раз в мировой и даже слегка и в советской
литературе! Вызов на киносъемки в Ялту, ссора с родителями, полет, встреча с
цветами в аэропорту, машина киноэкспедиции, пьянящий вечер в горбатом морском
городке… ах, Натали, сейчас тебя представят, сейчас войдет некто таинственный,
некто из сумрака «американской ночи», некто в джинсах и грязноватой рубашке, в
замутненных очках, как Цибульский, мировой режиссер… огромная сочная киевская
котлета и водка, рюмка за рюмкой… ах, дали бы девушке мороженого с апельсином…
одутловатые синеватые щеки, дешевый пиджак, рублевый галстучек, запах изо рта,
еще одна рюмка, и вот уже какая-то комната, а лампочка с потолка летит куда-то
за голову, а наши яблочки схватили какие-то чужие руки и давят, давят… что это
вам, мячики, что ли?., и вдруг пронзительный страх за дорогое-любимое, за
макси-платье… болезненное раздирание ног, а потом отвратное освобождение,
слезливая раскрытость… делайте со мной, что хотите и пихайте в меня то, что вы
там пихаете, и чем больше, тем лучше, только ртом вашим не воняйте…
Утром явилась скучная баба с денежной ведомостью, оплатила
ей билет, выдала грошовые суточные и билет обратно. Насчет съемок, девочка,
ничего не знаю, не мое это дело. Затем возле бедной нашей птичьей головки
задребезжал телефон, и похмельный сорокалетний голос осведомился – проснулась
ли «киса»? Не хочет ли «лапа» мотануть через часок на водопад Учансу и ударить
там по шашлыкам, что, как известно, сближает? Съемки? Насчет съемок ничего не
знаю, не моя это епархия. Что-что? Ах ты…
Жить больше нельзя! Ее, красавицу, звезду Текстильного
института, без пяти минут манекенщицу, дочь замминистра, теннисистку, фирмачку,
какой-то старый, грязный, дешевый… как это они говорят?… ОТОДРАЛ!!! И вовсе не
режиссер, неизвестный подонок, но… умелый, надо признать, умелый… даже сквозь
пьянь помнишь его работу, так все и сжимается… уф, ненавижу!
Да ладно, нечего мучиться! Подумаешь! Ну, кинула и кинула…
как девки говорят – «для здоровья». Не целка ведь! Давно уже мое колечко
закатилось за шкафчик в раздевалке кортов «Динамо». А с гордостью пора и
попрощаться, вот вернусь в Москву и всем дам. Всем, кто просит: и Тольке, и
Жорке, и Грише, и Аркадию, и тем двум тоголезам, но прежде всего пойду навстречу
соседу, Игорю Валентиновичу, такому же черному и толстому, как вчерашнее
наваждение. И никаких «таинственных в ночи» мне не надо! С этой ресторанной
романтикой покончено! Спорт, учеба, энергичный здоровый секс…
