Я не отрицаю высоты других религий, но христианство, с его
примером самопожертвования, с его Нагорным кодексом, с его верой в воскресение,
это самая фантастическая, самая эмоциональная и самая смелая религия. Кроме
того, это самая демократическая религия, она убеждает и неизощренные души. Оно,
христианство, возглавляет великий поиск человека.
Великий, ты говоришь?
Тебе, конечно, он не кажется великим?
Чаще всего нет. Особенно с похмелья. Тогда я думаю о том,
что вся наша история лишь муравьиная возня, что мы сами себе бесконечно врем,
что мы бесконечно преувеличиваем свое значение в мироздании, все наши идеи и
дела, что мы бесконечно малы перед лицом мира, бесконечно ничтожны на нашем
плевом шарике…
Мы так же бесконечно малы, как и бесконечно громадны. Ох уж
эти мне переносные смыслы!
Погоди, я говорю сейчас без всяких переносных, я говорю
просто о размерах, о наших масштабах. Элементарная частица, по мнению иных
ученых, может вмещать в себе Вселенную. Сколько вселенных в нашем теле, в нашем
плевом шарике?
Фу, об этом просто страшно думать, мы касаемся чего-то
жуткого…
Ничуть не страшно. Думай об этом почаще, и ты увидишь, что
это малая щелочка света в камере-обскуре.
Позволь, но тогда, стало быть, и муравей так же бесконечно
велик, как и бесконечно мал? Какая же разница тогда?
Разница? Опять мы крутимся между двумя нашими привычными
моделями. Зачем тебе разница? Разве не ясно тебе, что наши понятия о размерах,
наши масштабы, наши понятия о разнице не существуют в реальном мире?
Кажется, я понимаю, куда ты клонишь. Если мы не можем
унизить себя мыслью о своем ничтожестве, о своей малости, значит, все наши
поступки и деяния действительно важны и значительны?
Верно, но это только половина моей идеи. Вторая в том, что,
если наши понятия о масштабах начисто условны, мы не можем себя вообразить и
гигантами, что «по полюсу гордо шагают, меняют движение рек», а стало быть,
важны и значительны не столько наши дела – пусть шагаем, пусть меняем – они не
малы и не велики, – сколько духовный смысл наших дел, то есть то, что
уходит в фантастическую область, прорывается к третьей модели, в истинно
реальный мир.
Я вижу, ты хочешь сказать, что Богу интересны и важны наши
дела, то есть их духовный смысл?
Вот именно. Мне кажется, что Всевышний больше интересуется
этим, чем вращением небесных магм и каменных глыб.
Значит, Бог есть?
А как же! Он живет за хрустальным сводом небес, в райском
саду. Ангелы Его бьются с силами зла и иногда прилетают на побывку и ложатся у
Его ног на шелковистой траве. Ониграет им на лютне и ободряет для новых боев.
Там у Него очень мило, идеальный климат, нет автомобилей и смога, как в нашей
святой Роме…
И в золоте восходном тающий
бесцельный путь, бесцельный вьюн
– Вот, кажется, о чем мы говорили с тем патером в ту
ночь на ступенях собора святого Петра.
– Старик, может быть, нам обоим с тобой это приснилось?
– Потом над Римом появились цветные перышки, лиловые,
изумрудные, оранжевые, я вспомнил Блока «…и в золоте восходном тающий
бесцельный путь, бесцельный вьюн»… вместе с городом я быстро трезвел, утренняя
дрожь охватывала меня, досада, изжога, беспокойство… Тогда он сильно хлопнул
меня по плечу, протянул мне какой-то кусочек картона, встал и пошел к своему
автомобилю. У меня на ладони была визитная карточка той англичанки из кафе.
Совсем уже не помню, как ее звали.
– Мою звали Элизбет Стивенс, эдитор ин чиф, так было
написано на карточке, а фломастером еще был приписан римский адрес: «Альберго
Милане» и телефон.
– Да-да, что-то в этом духе. Я догнал священника и
спросил: «Поехать мне к ней?» – «Почему же нет? – улыбнулся он. – Она
милое создание и вполне несчастное. Может быть, „этот серб“ доставит ей
радость?»
Он довез меня до Альберго Милане, и здесь мы расстались.
– А ты?
– Я конечно же поднялся к этой даме. Мы доставили друг
другу радость. Прелестная была дама. Выйдя из гостиницы, я почувствовал себя
легким, пустым, юным, голодным, жадным, готовым к труду и обороне, дунул на
вокзал и укатил в Белград.
– В Любляну.
– Это ты поехал в Любляну, а я-то сразу в Белград. Меня
там ждали на симпозиуме «Идеи и факты».
– Старик, тут начались уже дикие несовпадения. В
Любляне проходил симпозиум «Фактическая стоимость идеи». Скажи, пожалуйста,
старичок, а когда это было с тобой?
– В тысяча девятьсот шестьдесят пятом.
_А со мной в шестьдесят шестом. А как звали твоего
ночного собеседника?
– Его звали отец Александр.
И в золоте восходном тающий
бесцельный путь, бесцельный вьюн
Воспоминания двух друзей были внезапно прерваны. Свет в
мастерской померк, сгустились тени, резче выступили на белой стене контуры
хвастищевских уродов.
Они сразу и не поняли, что произошло. Хвастищеву,
разумеется, показалось, что случилось нечто страшное с его драгоценным
организмом. После последнего путешествия «на край ночи» ему то и дело казалось,
что он вот-вот куда-нибудь перекинется, в другое измерение, и от этого
перехватывало дыхание, прошибал лошадиный пот, происходило что-то постыдное.
Друг Хвастищева, скульптор Игорь Серебро, тоже был испуган,
когда увидел, что окна полуподвала закрыли колеса какого-то огромного лимузина.
Уж не «Чайка» ли? Похоже на «Чайку»!
Лимузины и раньше не обижали Хвастищева равнодушием.
«Мерседесы» и «Кадиллаки», «Ситроены» и «Ягуары» частенько заворачивали в
продувную трубу его переулка, но парковались всегда на другой стороне. На
хвастищевской стороне сержант Ваня за полтора литра с закуской поставил синий
круг с красной диагональю – хер сунешься! «Чайки», конечно, совсем другое дело.
Ваня обычно говорил «им знаки не касаются», что, конечно, вполне справедливо –
их город, они хозяева.
– «Чайка» какая-то остановилась, – с некоторой
растерянностью проговорил Игорь Серебро. – Может, из корейского
посольства? Может, хотят заказать тебе бюсты Кима, Иры и Сени? А может быть,
Фурцева приехала?
– А почему бы и нет? – рассердился
Хвастищев. – У меня тут бывали официальные особы: и Мальро, и Симон де
Нуари… Почему бы и Кате не заехать? – Он почесал затылок и вдруг
рассмеялся с нервной бравадой. – А может, это «товарищи» за мной приехали?
Игорь решительно возразил:
– Они в «Чайках» не ездят, да потом на кой ты им черт
сдался, лауреат премии Душанбинского университета?
