Выражение лица Линли не изменилось.
– Это работает не так. Это не вирус, а бактерия. Или, если хотите, микроб. Очень опасный микроб. Вы понимаете, на что это указывает, не правда ли?
Хейверс почувствовала, как онемело ее лицо.
– Нет. Не… не совсем.
Но все это время в ее мозгу стучало: о боже, боже, боже.
– Если никаких источников не найдено ни на самой фаттории, ни в пище, которую Анжелина ела там или в Лукке, – сказал Томас, – или где-нибудь еще, где она бывала, и если она остается единственным заразившимся человеком, то это значит, что кто-то смог получить доступ к вирулентному штамму бактерии и каким-то образом ввел его в организм Анжелины. Скорее всего, с пищей.
– Но почему кто-то…
– Потому что кто-то хотел, чтобы она тяжело заболела. Кто-то хотел, чтобы она умерла. Мы оба понимаем, на кого это все указывает, Барбара. Именно поэтому у Ажара забрали паспорт.
– Вы не можете думать, что Ажар… Да как, черт возьми, он смог бы это сделать?
– Думаю, что и на этот вопрос мы с вами знаем ответ.
Она оттолкнулась от стола, хотя не была уверена, что собирается куда-то идти.
– Ему надо сказать. Он под подозрением. Ему надо сказать.
– Думаю, что ему уже сказали.
– Тогда мне надо… Нам надо…
Барбара поднесла кулак ко рту. Она сразу вспомнила все, с того момента, как Анжелина Упман увезла свою дочь из Лондона в прошлом ноябре, и до сего дня, когда она уже была мертва. Сержант отказывалась верить в то, что лежало перед ней, как дохлая собака на дороге, по которой она ехала на велосипеде.
– Нет, – сказала Барбара.
– Я очень сожалею.
– Мне надо…
– Барбара, послушайте меня. Вы немедленно должны бросить все это. Если вы этого не сделаете, то я не смогу вам помочь. Честно сказать, я не знаю, смогу ли помочь вам и сейчас, хотя очень стараюсь.
– И что это должно означать?
Линли подался вперед.
– Вы не можете надеяться на то, что Изабелла не знает, что происходит, что вы хотите сделать, где вы были, с кем встречались. Она все это знает. И если только вы не начнете ходить по струночке сейчас же – здесь, сейчас, прямо в этой комнате, – вам будет угрожать потеря всего. Я достаточно ясно выражаюсь? Вы меня понимаете?
– Ажар ее не убивал. Ему это было не надо. Ведь они примирились с Анжелиной и собирались делить Хадию между собой, и…
Выражение лица Линли заставило Барбару замолчать. Помимо того, что она сама знала о том, что сделал Ажар, чтобы спланировать похищение Хадии и оказаться в Италии, когда она будет «найдена», жалостливая симпатия на лице Томаса добила ее. Она смогла только сказать:
– Правда. Он не мог.
– Если все это так, – ответил Линли, – то Сальваторе Ло Бьянко во всем разберется.
– Ну, а пока… Что вы мне посоветуете делать, черт возьми?
– Я уже предложил – возвращайтесь к работе.
– Вы бы именно так и поступили?
– Да, – ответил он твердо. – Именно так я поступил бы в вашей ситуации.
Барбара знала, что он лжет, говоря это. Потому что Томас Линли никогда бы не бросил друга в беде.
Лукка, Тоскана
На встречу Сальваторе Ло Бьянко пригласил не сам il Pubblico Ministero, а секретарша Пьеро Фануччи. Она позвонила ему на мобильный и кратко проинструктировала, чтобы он шел в Орто Ботанико, где его будет ждать magistratо.
– Он хочет переговорить с вами в частном порядке, Ispettore, – это были ее слова.
– Сейчас? – поинтересовался Сальваторе.
– Да. Сейчас, – ответила она. Синьор Фануччи приехал сегодня на работу уже слегка на взводе, а несколько телефонных разговоров, которые он провел, довели его до полной кондиции. Секретарша советовала старшему инспектору Ло Бьянко немедленно отправляться в ботанический сад.
Сальваторе выругался, но подчинился. То, что Фануччи интенсивно общался по телефону, говорило о том, что он напал на какой-то след. То, что после этих разговоров шеф пригласил Сальваторе на встречу, говорило о том, что он напал на след того, чем занимался инспектор.
Ботанический сад располагался внутри стены старого города, на его юго-западной окраине. В мае он распускался, и там, где были высажены цветы, они уже полностью расцвели. Однако в саду было мало посетителей. Жители Лукки в это время дня работали, а туристы уделяли значительно больше внимания соборам и палаццо.
Сальваторе застал Фануччи любующимся глициниями, нависавшими над старым каменным водоемом, заросшим водяными лилиями. Он отвернулся от низко свисающих ветвей, покрытых пурпурными соцветиями, когда услышал шаги Сальваторе по гальке.
Во рту у Пьеро была толстая сигара, которую он только что зажег. Фануччи посмотрел на Сальваторе с выражением лица, в котором смешивались профессиональная ярость и личное сочувствие. Ярость, подумал Сальваторе, была реальной. Сочувствие, догадался он, – нет.
– Поговори со мною, Торо, – начал разговор Фануччи. Он стряхнул немного пепла с сигары и ногой растер его по sassolini. – Ты встречался с очаровательной Цинцией Руокко, не так ли? У тебя был с ней серьезный разговор на пьяцца Сан Микеле, и мне почему-то кажется, что вы обсуждали вещи, от которых тебе было сказано держаться подальше. Почему это происходит, Сальваторе?
– А какое значение имеет мой разговор с Цинцией? – спросил Ло Бьянко. – Если я хочу встретиться в кафе с другом…
Фануччи поднял свой лишний палец и рявкнул:
– Будь осторожен!
Сальваторе не понравилась угроза, звучавшая в его словах. Шеф его уже достал. Он почувствовал, что его нервы на пределе. Инспектор попытался взять их под контроль и ответил:
– Я рассматриваю смерть этой несчастной женщины Анжелины Упман как очень подозрительную. В мои обязанности входит изучать подозрительные вещи. Я вижу здесь прямую взаимосвязь.
– Между чем и чем, позволь спросить?
– Я думаю, что вы знаете ответ.
– Между похищением ребенка этой женщины и ее смертью? Ба, что за чушь!
– Ну, если все это так, то тогда единственным дураком окажусь я. И тогда какая разница, говорю ли я с Цинцией о причинах смерти этой несчастной женщины или нет? Думаю, что вы в любом случае рады, что она мертва.
Лицо Фануччи покраснело. Сальваторе увидел, как он зубами вцепился в сигару. Прокурор тоже пробовал совладать с собой. Ло Бьянко знал, что через несколько минут один из них сорвется.
– И что это должно значить, мой друг? – спросил Фануччи.
– Это должно значить то, что теперь история ее смерти займет первые страницы газет. «Бедная мать похищенной девочки умирает во сне». Такое развитие событий отвлекает внимание от самого похищения и наконец-то от Карло Каспариа. Это значит, что теперь его можно выпустить на свободу, что – и мы оба это знаем, Пьеро, – вы в любом случае собирались сделать в ближайшее время.
