Пьеро понимал, что Magistrato обладает абсолютной властью при проведении расследования, и он часто ею пользовался. Он лично назначал офицеров, ответственных за расследование. То есть любой офицер мог легко лишиться своего назначения, и все это знали. Поэтому, когда он приглашал кого-то к себе, приходилось подчиняться. Или принимать кару за неподчинение.
Сальваторе направился в палаццо Дукале, где Пьеро Фануччи располагался в офисе, настолько впечатляющем, насколько это позволял местный бюджет. Он отправился пешком, так как палаццо находилось совсем рядом, на пьяцца Гранде, где толпа туристов толпилась около памятника любимице города Марии Луизе де Бурбон. Они делали фотографии и слушали истории, связанные с отвратительной Элизой Бонапарт, которая была приговорена своим братом править этим итальянским захолустьем. На южной стороне площади они могли полюбоваться на красочную карусель, увозившую детишек в никуда.
Сальваторе тоже полюбовался на это. Остановился на минутку, чтобы обдумать, что он должен сказать в прокуратуре. Дело в том, что он получил интересную информацию от самого неожиданного источника: от своей собственной дочери. Девочка ходила в Скуола Элементаре Статале Данте Алигьери здесь, в Лукке. Так же как и пропавшая девочка.
В этом не было ничего необычного, дети из окрестностей Лукки часто учились в городских школах. Необычным было то, что Бьянка так много знала об этой девочке.
Сальваторе не сказал Бьянке, что Хадия Упман пропала. Не хотел пугать ребенка. Однако ничего не мог поделать с фотографиями пропавшей, которые были расклеены по всему городу. На этих фото его дочь узнала свою одноклассницу. Узнав ее, она рассказала матери о том, что знакома с ней. Слава богу, Биргит рассказала об этом Сальваторе.
Удобно расположившись с мороженым в единственном кафе, построенном на самой великой стене Лукки, Сальваторе стал аккуратно расспрашивать дочь. Оказалось, что его дочь сначала думала, что Лоренцо Мура был отцом Хадии, не понимая, что в этом случае ее итальянский был бы гораздо свободнее. Хадия сама поведала ей, что ее папа находится в Лондоне. Она гордо сообщила, что он профессор в университете. Она вместе с мамочкой навещала в Италии маминого друга Лоренцо. Папа собирался приехать на Рождество, но у него было слишком много работы, и теперь она ждала его на Пасху. Но планы опять поменялись, потому что он был ужасно занят… Вот его фотография. Он ученый. Он присылает ей электронные письма, и она тоже пишет ему, и, может быть, он приедет на летние ка…
– Как ты думаешь, мог ее папа приехать и забрать ее в Лондон? – спросила Бьянка, и в ее больших темных глазах светилась тревога, которой не должно быть в глазах восьмилетней девочки.
– Может быть, cara, – сказал Сальваторе, – все может быть.
Вопрос был в том, должен ли он сообщить эту информацию Пьеро Фануччи. Старший инспектор решил, что все будет зависеть от того, как пойдет встреча.
Первая, кого Сальваторе увидел, когда начал подниматься по ступеням парадной лестницы, была секретарша Фануччи. Долготерпеливая семидесятилетняя женщина, она напоминала Сальваторе его мать. Разница была в том, что вместо черного она всегда носила красное, красила свои волосы в цвет угля и у нее были довольно непрезентабельные усы, которые она, за многие годы, что ее знал Сальваторе, ни разу не попыталась убрать. Секретарша умудрялась оставаться в офисе Мagistrato столь долгое время потому, что была абсолютно не привлекательна для Фануччи. Настолько, что он даже ни разу не попытался пристать к ней. Будь она хоть немножко привлекательнее для il Pubblico Ministero, то не продержалась бы и полугода. Всем было известно, что служебный путь Фануччи был выстлан телами женщин, которых тот уничтожил как морально, так и психологически.
Войдя в приемную, старший инспектор узнал, что ему придется подождать. Ему сказали, что как раз перед его приходом к Фануччи был вызван младший обвинитель. Это значило, что кто-то получает внеочередной нагоняй. Сальваторе вздохнул и взял журнал. Он пролистал его, обратив внимание на то, что очередная американская звезда, скрытый гомосексуалист, собирается жениться на очередной пустоголовой супермодели лет на 20 его моложе, и отбросил это revista idiota
[112]
в сторону. После пяти минут ожидания он потребовал, чтобы секретарша Фануччи сообщила Мagistrato, что его ждут.
Та была шокирована. «Он, что, действительно хочет попасть под извержение il volcano?» – спросила она. «Ну конечно», – заверил ее Сальваторе.
Однако оказалось, что прерывать Фануччи не было необходимости. Белый, как мел, молодой человек появился из кабинета и быстро направился вон. Сальваторе вошел без объявления, как он и хотел.
Пьеро внимательно смотрел на него. Его бородавки выглядели белыми наростами на фоне щек, порозовевших от гнева во время беседы с его подчиненным. Видимо, решив не комментировать появление Сальваторе в своем кабинете без предупреждения, он кивнул на телевизор, не произнеся ни слова. Телевизор стоял на одной из книжных полок, и он немедленно включил его.
Это была запись утренней программы ВВС. Сальваторе очень плохо владел английским, поэтому с трудом понимал беседу двух дикторов, говоривших со скоростью автоматов. Создавалось впечатление, что их беседа была посвящена обсуждению английских газет, и время от времени они по очереди показывали зрителям то или иное издание.
Сальваторе быстро понял, что ему не потребуется перевод передачи. Пьеро остановил запись в тот момент, когда они дошли до первой страницы одного из таблоидов. Он назывался «Сорс». В нем была напечатана статья.
Старший инспектор понимал, что это не есть хорошо. Один таблоид означал много таблоидов. А много таблоидов значило возможное нашествие британских журналистов на Лукку.
Фануччи выключил запись и жестом предложил Сальваторе присесть. Сам Пьеро остался стоять, потому что быть выше собеседника значило демонстрировать свою власть над ним, а власть всегда нуждается в демонстрации.
– Что еще ты узнал от этого своего нищего попрошайки? – спросил Фануччи. Он имел в виду несчастного наркомана с плакатом Ho fame. Сальваторе уже один раз официально допросил его в questura, но Фануччи настаивал на повторном допросе. Это должен быть, инструктировал он Сальваторе, более серьезный и длительный допрос. Допрос, который мог бы «разбудить» память свидетеля… Если там было что будить.
Сальваторе всячески избегал второго допроса. Если Фануччи был уверен, что наркоман пойдет на все, чтобы удовлетворить свою пагубную привычку, то Сальваторе считал, что это не так. В случае данного конкретного наркота, Карло Каспариа, который собирал милостыню на одном и том же месте возле Порта Сан Джакопо последние шесть лет без каких-либо замечаний, то он был горем своей семьи, но не представлял никакой опасности для других.
Старший инспектор сказал:
– Пьеро, поверьте мне, от этого человека больше ничего не добьешься. У него мозг слишком поражен, чтобы спланировать похищение.
