На лице Ло Бьянки появилось философское выражение. Il Publicco Ministero? Он считает, что это доказательство вины.
– А вы?
Сальваторе улыбнулся, очевидно, довольный, что его коллега-детектив понял его.
– Я думаю, что Карло просто не хочет больше связываться с полицией, и пока это дело не разрешится, он на mercato не появится. Но, понимаете, для прокурора и для публики очень важно, что что-то происходит, что достигается какой-то прогресс. А допросы Карло выглядят как прогресс. Я думаю, что вы сами все скоро поймете.
Последнее заявление стало понятным, когда Ло Бьянко предложил Линли посетить Magistrato.
– Он располагается на пьяцца Наполеоне, пьяцца Гранде, как мы ее называем.
Затем он сказал, что это недалеко, но они поедут на машине. Привилегия полицейских, пояснил старший инспектор. Только очень немногим машинам разрешалось въезжать в старый город, где люди или ходили пешком, или ездили на велосипедах, или пользовались небольшими автобусами, которые двигались по улицам практически беззвучно.
На пьяцца Гранде они вошли в громадное палаццо, перестроенное, как и большинство таких зданий, под использование в целях, очень далеких от изначальных. Они поднялись по широкой лестнице и вошли в офис Пьеро Фануччи. Секретарь сразу же провела их в кабинет, хотя и с удивлением спросила: «Di nuovo, Salvatore?»
[131]
Что значило, что Ло Бьянко уже успел сегодня побывать в этом кабинете.
Пьеро Фануччи, прокурор, который отвечал за ход расследования и который, как это было заведено в Италии, будет главным обвинителем на суде, не оторвался от своих занятий, когда Ло Бьянко и Линли вошли. Томас прекрасно понял значение этого демарша, и, когда Сальваторе бросил на него взгляд, слегка пожал плечами. Этот жест показал, что англичанин и не ожидал, что его примут в Италии с распростертыми объятиями.
– Magistrato, – сказал Ло Бьянко, – позвольте представить вам детектива из Скотланд-Ярда Томаса Линли.
Фануччи издал горловой звук. Пошелестел бумагами. Подписал два документа. Нажал на кнопку на телефоне и рявкнул на секретаршу. Через минуту она вошла и, взяв с его стола несколько файлов, положила новые. Он стал их просматривать. Ло Бьянко рассвирепел.
– Basta, Piero, – сказал он. – Sono occupato, eh?
[132]
Услышав это, Фануччи поднял глаза. Естественно, что его ничуть не волновало, насколько занят был старший инспектор.
Он сказал «Anch’io, Topo
[133]
», и Линли увидел, как заиграли желваки на щеках у старшего инспектора – то ли ему не понравилось, что его прилюдно назвали мышью, то ли его разозлила это демонстрация нежелания сотрудничать. Потом Фануччи посмотрел на Линли. Он был уродлив до невероятности и говорил, совсем не заботясь о том, понимает ли его англичанин. А говорил он с сильным акцентом, опуская окончания слов, так, как говорят в Южной Италии. Томас смог понять смысл сказанного скорее благодаря его тону, а не чему-то другому. То ли потому, что он действительно чувствовал ее, то ли потому что сознательно выбрал такую линию поведения, но Фануччи источал ярость.
– Итак, британская полиция считает, что нам нужен офицер связи для общения с семьей девочки, – это, или почти это, сказал он. – Абсурд. Мы постоянно информируем семью о том, что происходит. У нас есть подозреваемый. После еще одного или двух допросов он приведет нас к девочке.
Линли повторил то, что он уже говорил Ло Бьянко:
– Все это из-за давления со стороны общественности, которое оказывается на полицию и подогревается желтой прессой. Отношения между нашей полицией и журналистами достаточно сложные, синьор Фануччи. В прошлом было сделано немало ошибок: недоказанные обвинения, суровые приговоры, основанные на недостаточных доказательствах, раскрытие личностей офицеров, торгующих информацией. Поэтому часто наше руководство чрезмерно реагирует на выступления таблоидов. Как, например, в данном случае.
Фануччи сцепил пальцы под подбородком. Линли заметил, что у него еще один, дополнительный, палец на правой руке. От него сложно было оторвать взгляд. Было совершенно очевидно, что Фануччи специально выставил его напоказ.
– У нас ситуация совсем другая, – объявил он. – Наши журналисты не указывают нам, что делать.
– Вам очень везет, – абсолютно серьезно сказал Линли. – Если бы у нас было так же…
Фануччи рассматривал Линли, как под микроскопом, изучая его прическу, стиль одежды и даже остаток юношеского шрама, видневшийся на верхней губе.
– Надеюсь, что вы будете держаться подальше от наших дел, – произнес он. – В Италии все происходит по-другому. Здесь у нас il Pubblico Ministero с самого начала принимает участие в расследовании, поэтому он не ждет, когда полиция принесет ему разгадку на блюдечке с голубой каемочкой.
Линли не стал комментировать странности системы, которая, это было совершенно очевидно, не имела никакого механизма сдержек и противовесов. Он просто сообщил прокурору, что хорошо знаком с итальянской системой правосудия и готов, если это понадобится, разъяснить ее родителям девочки, так как последние, по-видимому, привыкли к несколько другому законодательству.
– Отлично, – сказал Фануччи, взмахом отпуская их, что позволило ему в полной мере продемонстрировать свой шестой палец. Однако, прежде чем они вышли, он спросил у Ло Бьянки: – Что там слышно об этих гостиницах, Topo?
– Пока ничего, – ответил Ло Бьянко.
– Сегодня нужен результат, – проинструктировал его Фануччи.
– Centamente
[134]
, – прозвучал спокойный ответ инспектора, но желваки на лице еще раз показали, как он относится к подобным директивам.
Сальваторе больше ничего не говорил, пока они не вышли из палаццо и не оказались на громадной площади. Каштаны со свежими листьями окаймляли ее с двух сторон, а в центре ее толкалась группа мальчишек, с криками перепасовывающих друг другу мяч и медленно двигающихся в направлении карусели.
– Интересная личность этот il Pubblico Ministero, – заметил Линли.
Ло Бьянко хмыкнул.
– Таков уж он есть.
– Можно спросить? Что это за разговор о гостиницах?
Ло Бьянко быстро взглянул на него, но потом объяснил, что незнакомец ходил по гостиницам, спрашивая об исчезнувшей девочке и ее матери.
– Это было до похищения или после? – спросил Линли.
– До.
Это происходило, по рассказам Ло Бьянко, за шесть или восемь недель до происшествия. Когда девочка исчезла и ее фото было напечатано в газетах, несколько сотрудников гостиниц и владельцев пансионов вспомнили, что к ним приходил мужчина, искавший не то девочку, не то ее мать. Сальваторе рассказал, что у него была их фотография. Все видевшие соглашались с этим. Любопытно, что все согласились и с внешним видом этого человека. Люди хорошо его запомнили и смогли дать достаточно точное его описание.
