В Талиенце было что-то от смерти, так мне подумалось, едва я взглянул на него.
Я мог бы преследовать его как Морндун, призрак на земле, или как Скоген, тень незримых лесов. Все леса вечны, хотя их члены умирают, гниют и падают. Все леса отбрасывают тень на поколения, и Талиенц, если он и впрямь имел что-то общее со смертью, мог оставить среди них свою тень.
Но чем больше я размышлял, тем очевиднее становилось: Талиенц не был сродни мне или Медее, старейшим в этом мире, но он был слугой этого мира. Он постоянно обновлялся, обретал новую жизнь: резьба сохранялась четкой и гладкой, прогнивший и размягчившийся наружный слой искусно удалялся. Но если я не ошибался, возникал вопрос: был ли он созданием Мастера или Укротительницы? То и другое было возможно.
Я решил отправиться как Скоген. Тень незримых лесов, память дерева.
Я вызвал личину и не сумел подавить крик, пораженный неожиданной болью, когда дерево проникло в мое лицо. Это что-то новое! Потом я вызвал образ. И когда лес окутал меня, я призвал с Арго дубовое подобие Сегомаса. Пропавший воин тихо прокрался в одну из моих рощ, нашел безопасное место и привязал себя к стволу дерева. Я чувствовал биение его сердца, кипение его мыслей, надежды и страха перед тем, что мы могли найти. Мертвый (чье имя означало «Победитель») шел за мной по пятам, и я углубился в тайны острова.
Я перетекал через холмы вдоль русла реки, касаясь пещер и заглядывая за стены, появлявшиеся внезапно и таинственно в самых отдаленных уголках острова. Сегомас в поисках своих останков уже обрел более человеческий облик. Он легко проникал за стены и нырял в темные отверстия пещер.
Переходя в новый лес, мы ощущали прилив сил, как если бы живые деревья делились силами с этим призрачным эхом, мимолетно залетевшим к ним, чтобы тут же двинуться дальше.
У Диктейской пещеры мы задержались надолго. Здесь был силен запах Укротительницы и чувствовались отзвуки более юных созданий. Впереди к заходящему солнцу тянулись низкие холмы, за ними мрачные горы. Но мальчики наверняка не успели уйти так далеко.
Скоген повернул на юг, и мы принялись обследовать ближние взгорья.
Повсюду среди деревьев лежали упавшие и оплавленные, позеленевшие и поломанные гиганты. Талосы Мастера, стражи острова из времен, когда он был в силе. В скорбных морщинах их лиц поселились птицы и летучие мыши. Их простертые руки терялись среди толстых замшелых корней. «Рухнули они разом, — гадал я, — или же падали по одному год за годом, отыскивая место, чтобы умереть, впасть со стоном кованого металла в вечный сон?»
Пристанища птиц и летучих мышей. Но Сегомас учуял в одном из левиафанов иную жизнь.
Маленькую перепуганную жизнь, затаившуюся в металлическом черепе.
Я хотел отпустить здесь Сегомаса, но он упросил меня этого не делать. Я завернулся в лес, обступивший разбитого великана, а Сегомас пробрался в одну из его глазниц, действуя с безрассудной отвагой, на какую не решился бы ни один аргонавт.
Он появился наружу с одним из криптов, с мальчиком, которого, как оказалось, звали Маелфор. Рот и лицо у него были разбиты в кровь, одежда порвана, руки выпачканы в земле и плесени.
Я показал себя в маленькой роще. Он сперва казался встревоженным, потом всмотрелся, узнал меня и успокоился, но от облегчения тут же бросился наземь, спрятал лицо в руках и расплакался.
Когда он немного опомнился, Сегомас опустился рядом с ним на колени. Он успел найти воду и принес ее пареньку в выгнутом куске коры вместе с виноградом с лоз, в которые мы преобразились. Хотя Скоген и представляется призрачным, земля питала наши тени, скользившие по ней.
— Расскажи нам что знаешь, — попросил коритани. — Где остальные? Что случилось? Расскажи нам все, что можешь.
— Я не знаю, что рассказывать. Талиенц сказал, мы должны искать здесь ключ к бедам Альбы. Что наши глаза и умы острее, потому что свежее. Что нам откроется скрытое. Что мы должны будем перенести находки на Альбу.
Мы шли старой тропой день и половину ночи. Луна светила ярко, и глаза скоро привыкли к темноте. Но едва мы устроились на ночлег, в наш лагерь въехала какая-то женщина. Вид у нее был дикий, страшнее, чем у плакальщиц моей страны. Она сидела верхом на волке или на чем-то вроде волка, только ростом с лошадь. Зверь бросился на Талиенца. Тот набросил плащ на лицо и крикнул, чтобы мы бежали. Не знаю, что за волшебство он вызвал, только он сумел сдержать ту свирепую женщину. Словно пламя и лед вспыхивали и замерзали между ними. Он выкрикивал с воем бессмысленные слова. Женщина визжала, но ее взгляд, ее ужасные глаза следили за нами, пока мы разбегались.
Талиенц спас нас. Последние слова его были: «Ищите диски! Ищите Мерлина!»
Он исчерпал свои силы. Он как будто поник, и волк прыгнул на него, схватил его, сжимая зубами глотку, и унес. Талиенц висел как мертвый. У женщины были длинные волосы, похожие на клочья кудели на костяной прялке. Уезжая, она бешено мотала головой, и пряди завивались вокруг нее.
Тогда появились другие твари: странные животные, вроде помеси диких котов с собаками. Мы с Кимоном и Колку сбежали от них, а Дунрора и Элку они схватили и уволокли прочь.
— Что сталось с Кимоном и Колку? — спросил я.
— Потерялись на склоне холма. Нас гнали, пока луна не скрылась за горами. Но мы все равно бежали. А на следующую ночь я оступился и скатился в овраг: свалился на лицо бронзового человека. Я сумел в нем спрятаться. Он не весь пустой, но в нем есть место. Твари, что охотились за мной, бродили вокруг до рассвета. Думаю, они потеряли мой след. Я так испугался, что не хотел выходить. В глубине бронзового человека что-то двигалось. Я не хотел смотреть, что там. Вот все, что было, пока вы не нашли меня.
Итак, Укротительница забрала Талиенца и, судя по словам Маелфора, убила его, а потом послала стаю выслеживать мальчиков. Оставалась надежда, что Кимон с Колку еще живы, но надо было спешить. Я и так слишком долго медлил, желая узнать, что скажет мне Арго, в надежде осмыслить события его жизни. Я сделал ошибку.
Но искать мальчиков надо поблизости. Они могут оказаться в заросших распадках между холмами или у реки. Могут спрятаться где-то, как Маелфор.
Маелфор решил, что стая потеряла его след, но могла быть и другая причина, помешавшая им запрыгнуть в глазницы гиганта и разорвать его.
Талосы — создания Мастера. Царская стража этих берегов. Хозяйке Диких Тварей они ненавистны.
И Сегомас тоже творение Мастера: дерево и кровь, слитые воедино и перекроенные заново провидческим разумом человека, подхватывающего идеи, падающие на него с неба. Он сооружал подобных дубовых бойцов для забавы великих воинов Греческой земли, когда ее еще называли другим, более древним именем. И столетия спустя повторил тот же труд на Альбе, действуя из Иного Мира, ставшего его тюрьмой.
Вот почему Арго взял с собой Сегомаса с искрой его разбитой жизни внутри: он был щитом для нас. Возможно.
