– Маму спас бежавший из колонии преступник, – вздохнула Маша, – людоед. И ей потом много раз говорили, что и она… – Маша замолчала.
– Да я слышал это, – кивнул Евгений. – Народ злой. Чтоб человеку плохо было, говорят всякую чушь. Главное – она жива, а на остальное наплевать. Мама у тебя сильный человек. А моя работает в школе, учительница начальных классов. Отец погиб в Чечне. Вертолетчиком был. Я его и не помню. Замуж мама больше не вышла. Знаешь, жалко ее. Я после школы хочу в военное училище поступить. А она в слезы. Я, говорит, и в армию тебя не отпущу. Я ее понимаю, но в память о папе хочу быть военным. И буду. А ты где учишься?
– Я перешла в одиннадцатый класс. На следующий год буду поступать в медицинский.
– А ты хорошо знаешь Марика?
– Да учусь с ним в одной школе. Я его просто не переношу, редкий воображала – и самый умный, и самый сильный. Нет ничего, чего он не знал бы.
– Я это тоже заметил. Но еще заметил, что Марик пользуется успехом у девушек.
– Не он, а его деньги. Денег у Марика всегда много. Вот этим он и нравится девчонкам.
– А тебе, значит, нет?
– Мне хватает того, что у меня есть.
– А не скучно? Я вижу, ты особо ни с кем не общаешься.
– С Женькой подругами были, но сейчас она от Марика не отходит. Точнее, от Павлика, а тот у Марика вроде лакея.
– Давай будем дружить! – Евгений протянул руку.
– Принято! – Маша хлопнула по его ладони.
– Значит, так и сделаем, – сказал Штейн. – Хорошо это ты придумала. А если кто-то…
– Телефоны не будут работать, – заметила Рита.
– Но надо это как-то объяснить.
– Конечно. Все всё узнают и поймут.
– Скорее бы получить бабки и отвалить, – процедил Софрон.
– А сначала ты был очень доволен, – хмыкнул Иван.
– Да смотри, телок сколько, но строго-настрого предупредили: никаких попыток сближения, иначе кастрируют.
– Я уверен, что скоро нас отпустят.
– Ритка с Кешкой говорила о староверах. Там вроде работы какие-то у них, им рабсила нужна. Вот туда наших туристов и везут. И нас хотят в это дело впрячь, а это мне на хрен не упало.
– Постой, куда впрячь хотят?
– Надеюсь, не в работу, скорее всего в охрану. Если за отдельную плату, может быть, и подпишусь. Смотря сколько заплатят.
– Надо переговорить с Кешкой. Мне кажется, эта шкура что-то там мутит. Кто она есть-то?
– На Филимона пашет, а с ним лучше не ссориться.
– Чего тогда выступаешь? Прогнулся под Филимона и не баклань попусту. Но с Кешкой я, один хрен, побазарю. Прикатил, приняли, а он из нас, похоже, собирается…
– Успокойся, Клык, – посоветовал Софрон. – Иннокентий – партнер Филимона, на него наезжать нельзя.
– А какого хрена ты тогда выступаешь? – разозлился Иван. – Молчи в тряпочку и не скули. Или спецом заводишь, чтоб под паровоз меня толкнуть? Не надо, Софрон, а то я тебе башку отверну. Понятно?
– Ты чего мелешь? Я тебе…
Резкий удар ногой в живот согнул Софрона. Иван надавил ему локтем между лопаток и свалил на прибрежную гальку.
– Что там? – увидев короткую стычку, спросила Рита. – Мамонт! Выясни, в чем дело.
– Не надо, – остановил Штейн бритоголового здоровяка, – разберутся. Клык просто так бить не станет, он в Чечне два раза был, защищаться умеет. А Софрон мастер провокаций. – Он посмотрел на Риту: – А не ты ли их завела?
– Зачем? – удивилась она. – Мне-то зачем это надо? Все равно, кто из них прав, оба шестерки.
– Никогда не говори так о людях, которые с тобой, особенно вдали от цивилизации. Знаешь, мне кажется, ты переоцениваешь свои возможности. Ты ведь не думаешь, что если иногда ложишься под Филимона, то становишься королевой? Насколько мне известно, Филимон после завершения операции будет венчаться с Инной. Знаешь такую?
– Зачем ты мне это говоришь?
– Хочу, чтобы ты знала свое место.
Рита, опустив голову, чтобы Иннокентий не видел ее налитых ненавистью глаз, молчала.
– Вот и славно, – усмехнулся он.
Горное плато
Упираясь кулаками в каменный пол грота, Спасенный Богом отжимался. На изуродованном шрамами лице выступили капли пота. С трудом отжавшись последний раз, он ткнулся грудью в каменный пол и замер. Потом поднялся, пошатываясь, добрался до медвежьей шкуры на кресте, лег и закрыл глаза.
– Значит, я бывший солдат, – прошептал он. – Аркадий Завин. Не помню я ничего. Кроме этого сна, ничего не помню. А снится одно и то же: лицо о железо раздираю, а кругом красная от крови вода. Почему я вижу это? Почему так изуродован? Господи, дай мне узнать правду. Любую. Дай мне вспомнить все. Если есть ты, Бог, верни мне память. Рабом твоим стану, только дай вспомнить.
В пещеру, освещенную факелом, вошла Фекла.
– Где Воин? – спросил Старец.
– Люди Кары Божьей кого-то поймали, – ответила она. – Сейчас хотят узнать, кто он и зачем здесь объявился.
– Я сколько раз говорил – не надо насилия. И не надо…
– Но он начал первым, – перебила Фекла. – И еще. Четверо грешных пришли и просят покорно принять их во искупление грехов.
– Хорошо, пусть работают. Потом решим, что делать и достойны ли они прощения. Определи их в поселок к рабочим. – Послышался короткий крик. – Прости рабов Твоих, Господи, – прошептал Старец.
* * *
– Кто послал? – схватив привязанного к деревянному кресту окровавленного мужчину, спросил лысый здоровяк.
– Да не скажет он ничего, Кара, – сказал куривший возле входа в пещерку «камуфляж». – Без сознания он. Мы уже и пальцы ему переломали, и…
– Зачем? – ожег его взглядом Кара. – Ты, Воин, не в свое дело полез. Поймал – отдай мне.
– Не нарывайся, Каратель, мы одно дело делаем. Или, думаешь, больше получишь, если меня отодвинешь? Не получится.
– Зря ты так, брат мой, – перекрестился лысый. – Я не со зла об этом говорил. Просто надо знать, от кого опасность идет. А твои люди только вредят. Милиция их увидела и сейчас проверять станет.
– А ты, похоже, хочешь пораньше уйти, золотишко не все Посланцу Божьему отдаешь. Почему?
– Не мели чушь.
– Зря в несознанку идешь, Сашок. Ты ведь помнишь, кем я раньше был. Подумай, и если решишь поделиться, все останется между нами.
– Погоди, брат мой, – нараспев заговорил Каратель. – Получается, ты не ради веры с нами, а корысть тобой движет.
– Роль придурка тебе не идет. Срок – сутки. Или пополам то, что есть, и то, что будет, или Старец все узнает. Думай, Сашок! – Воин вышел.
