Лени чуть подвинулась и ответила:
– Мне не хочется о тебе плохо думать. Может, это ты так говорил… просто…
– Я почему так сказал? – произнес Ершех. – Вы не поняли меня и сразу накинулись. Ну, не могу я смотреть, когда молодой, красивой женщине приходится трудно. Гляжу всякий раз и думаю: не такую бы ей жизнь! Хоть и тебя взять, Лени. Когда по лесам скитались, у меня аж сердце щемило. Голод, холод, опасности. Понимаешь, маленькая? Мы все ладно – здоровые, взрослые, сильные. А вы-то с Мышонком за что мерзли?.. Ты милая, нежная. Вот какая у тебя ручка – тоненькая… – Ершех взял Лени за руку и погладил ее пальцы. – Я бы для твоих пальчиков нашел колечки покрасивее, – продолжал Ершех, не выпуская руки Лени и наклоняясь к ней все ближе.
Лени отодвинулась от Ершеха, отняла руку.
– Этого не нужно, – сказала она сухо.
Ершех вскочил с лавки:
– Ладно, жди, когда тебя деревенский мужик замуж возьмет и заставит за свиньями ходить, – и вышел, хлопнув дверью.
Лени ни о чем не сказала матери. Ершех терпел несколько дней, не заводил ни одной ссоры. Но вскоре опять не выдержал. В трапезной было тихо, Нейви что-то писал, часто зачеркивая строчки, Мышонок играл, как будто учит маленького Кресислава буквам, а тот что-то калякал на дощечке углем.
– Что пишешь? – Ершех перегнулся через стол к Нейви.
Тот рассеянно поднял голову.
– Стихи… Я хочу сочинить поэму.
– Знаю, какие стихи, – Ершех закинул руки за голову, потянулся. – Про светлого князя Яромира. Мне Мышонок рассказывал.
– Почти про него, – спокойно ответил Нейвил. – Правда, я задумал изобразить его в виде одного древнего героя. Это будет удобнее, потому что в любой поэме есть вымысел.
– Вот что! Смешно мне на вас смотреть. Как вы все обрадовались теплому углу… Когда мы бродили по лесам, мы были свободнее и дружили, хоть нам приходилось трудно. А нынче вы готовы за эту сытую и скучную жизнь – кто на что. Хозяйка Кейли на меня накинулась: мол, не смей про князя!.. А я ничего не сказал, только пожалел Девонну. Ты, Нейви, про него стихи складываешь, уж не знаешь, как и подлизаться, хотя ему-то все равно. Ему сейчас хоть хвалебные стихи прочитай, хоть хулу в глаза говори, он все равно не понимает. Всем заправляет на севере воевода его, Колояр, а этот – одно название, что князь. А жизнь они устроили тут паршивую, хоть и посытнее, чем на Западе.
– Чего это тебя понесло? – удивилась Кейли. – Что тебе неладно опять? Теперь вот и жизнь не такую устроили, как тебе надо! Чем плоха жизнь? Мирная, свободная!
– Свободная! – Ершех засмеялся. – Это свобода? Да это самое настоящее рабство и есть.
Мышонок посмотрел на Ершеха и покрутил пальцем у виска. Тот не заметил, продолжал:
– Этот князь Яромир и его приспешники – они сделали так, что все сыты, все работают, все имеют кое-что, чтобы не нуждаться. И никто, понимаешь, никто не может стать таким свободным, чтобы делать, что хочется! Если найдется человек умнее, находчивее других, не боится рисковать… Если кто хочет красивой, яркой жизни? Нет, скажут: вот тебе вилы, вот тебе лопата, вот хлев – работай. Заработал на хлеб – ешь. Тут нищих нет, но и богатых нет. Нынче, конечно, все пошло кувырком, но раньше как было? Были нищие, но зато хоть у богатых была свобода! Хоть у кого-то была и красивая одежда, и драгоценности, и они могли делать, что хотят! Тут княгиня, небожительница, – и та ходит в домотканом платье… А может, я полюблю девушку и захочу, чтобы она ходила в шелках, золотые кольца носила? Раньше я бы головой рискнул, а добыл бы для нее все это! Вы же так любите про добро говорить! – раздраженно продолжал Ершех. – Вот когда было настоящее добро. Нищего можно было одеть, деньги ему дать, из нищеты поднять, бедного одарить. А что нынче на севере? У тебя дом и у меня дом. У тебя работа и у меня работа. Ты мне ничего дать не можешь, а я тебе. Разве что горшками глиняными меняться, да и то у всех скоро одинаковые будут, чтоб, не дай бог, ни у кого не было лучше, чем у прочих! И сколько ни работай, так и будет у тебя не больше и не меньше, чем у других.
Нейви поднял брови:
– Самая богатая страна – та, в которой всем хватает хлеба, Ершех. Все очень просто. Если можно было сделать так, чтобы всем хватало хлеба и полотна, значит, со временем можно сделать так, чтобы всем хватало чернил и перьев, домов и садов, земли и кораблей, да хоть золотых колец! Придет пора, когда люди совсем забудут нужду и бедность. То, ради чего мы тратим всю жизнь, будет у людей с самого рождения, и они начнут тратить жизнь на что-то получше. И поэтому лучшего будет все больше. Надо только, чтобы мы победили в этой войне. Что непонятного?
– Вы? Победите, – зло посмотрел на него Ершех. – Особенно ты. И князь, из ума выживший, – кивнул он на стенку. – Вот Вседержитель, небось, уже от страха дрожит!
– Я обещал, что окуну его, – бросил со своего места у печки все время молчавший Элст.
Но Нейви, отложив перо и поднявшись из-за стола, произнес:
– Лучше я.
Ершех вскочил на ноги и засмеялся.
– Ты лучше стихи пиши, смотри, не посади кляксу, – презрительно сказал он, вставая с ним лицом к лицу. – я в уличных драках старших ребят бил, когда ты книжечки в библиотеке у папаши читал. Вижу, что ты готов за своего полоумного князя в драку. А я что! Я и подраться могу. И с тобой, Элст, мамин сынок, – развернулся он к другому парню. – Тебе мамочка Кейли велит – ты кого угодно побить готов, у тебя своего ума нет. Мама сказала королю не служить – не служишь. Сказала князю служить – служишь. С тобой все ясно! Вы как, сразу двое на одного, или по очереди с каждым будем?
– Вы что, в доме – драться? В их доме? – Кейли хлопнула в ладоши. – А ну тихо! Нейви, оставь его! Элст, сиди как сидел. Ершех, хватит. Какая муха тебя укусила? Приютили тебя, приняли, живешь под крышей. Что тебе еще надо? Не работать, а воровать, как раньше, чует мое сердце! А воровать тут не дадут, да особо и нечего, вот ты и злишься…
Нейви снова сел на лавку. Лени опустила глаза, словно ей было стыдно за Ершеха.
– Как же вы мне надоели! – взорвался тот. – Ну, поучи еще, что воровать нехорошо. Поучите, как мне жить! А за то что я вас два года выручал, я же подлец, нахлебник! И упреки сплошные, взгляды эти осуждающие, Мышонок и то… Не мышонок уже. а надулся, как мышь на крупу. Лени смотрит с таким видом, будто она святая, прямо вторая Девонна тут с неба сошла. Да что я, обязан ваши попреки слушать? Кто вы мне? Меня с вами ничто не связывает, ваша справедливость мне вот где, – он ребром ладони показал на горло. – И Север с его порядками и новыми князьями там же!
– Ершех, – ровно сказала Кейли, делая парням знак не вмешиваться. – Тебя никто не гонит, но и никто не держит. Хочешь оставаться – оставайся, но таких речей больше не говори. Хочешь уйти, не по сердцу мы тебе, – так мы тебя к себе не привязываем. Остаешься – помни, что больной человек в доме, и что у жены его горе, и что мы все свои, одно дело у нас. А не можешь – лучше найди, где тебе будет хорошо. Мы на тебя зла держать не станем.
