Полгода назад Зоран приволок наковальню в заснеженный двор и начал стучать молотом — вместо набата. Зоран гремел по наковальне полдня, весь взмок, и бывшие рабы понемногу подтягивались к замку поглядеть, что же там происходит? Илла и Ирица велели им подходить к котлу, в котором кипела похлебка, пусть жидкая, но настоящая горячая похлебка. Бывшие рабы — их набралось за два десятка — вспомнили, что так было при высших, и не очень удивлялись. Их накормили, и Берест начал говорить: чтобы выжить, нужны дрова, для всех нужно теплое жилье, нужно чинить выбитые двери и окна, сломанные столы и лавки, нужны исправные инструменты, а к весне — плуги и бороны, косы, лопаты… Берест так и не понял, слушают его люди или нет. Они стояли перед ним неровным рядом, в лохмотьях, с одинаково невыразительными лицами.
В руинах то и дело находили замерзших. Некоторые из них были еще живы. Ирица попросила мужчин очистить от хлама и битого стекла еще один большой зал — для больных. Его надо было отапливать. Зоран стал называть этот зал лазаретом — он сам во время наемничьей службы несколько раз с тяжелыми ранами попадал в лазарет. Хассем взялся помогать Ирице: он привык ухаживать за больными еще во время мора на каменоломнях.
По вечерам Хассему частенько приходилось выслушивать жалобы Зорана. Тот, большой, сильный, грустный, все больше похожий на одинокого пса, признавался:
— Я, может быть, умом тронулся. Просто не знаю, что мне делать с собой. Целый день только об Илле и думаю. Я ей надоел, Хассем. Ведь Илла — гордая, смелая, насмешница. А я гляжу на нее — и у меня слезы на глазах.
Зоран, удрученный и озабоченный, кажется, на самом деле верил, что чуток съехал.
— Она и говорит, — продолжал он. — «Зачем ты мне, старый плакса?». Я, Хассем, не знаю, сколько мне лет. Не помню, когда родился. Только ведь шкура-то у меня седая. Раньше хоть борода была черная, а теперь погляди! — Зоран задрал подбородок.
Они с Хассемом шептались в углу, чтобы не мешать спящим. У жителей замка теперь было много забот. Берест решил — все, что уцелело, что можно починить, надо спасти. Это были дни собирания. И холодные зимние ночи… В камине мерцали догорающие угли.
— Она — моя княжна ясная, — продолжал Зоран, и у него даже голос начинал дрожать.
Хассем не перебивал и вообще ничего не говорил, только кивал. Ему было жалко Зорана с его несуразной любовью. «Ясная княжна» Иллесия, исхудавшая, с уже заметным животом совсем перестала быть той бойкой красавицей, в которую без памяти влюбился тот в Богадельне. Но Зоран видел ее в серебряном венце, прекраснее звезд небесных, как в тех сказках, что он рассказывал детям.
У Зорана были слушатели: горстка детей, которых нашли в развалинах и приютили в замке. Послушать сказки любил и Хассем. В них бедный странник, иногда даже бывший наемник, иногда даже седой и хромой, приходил в страну, где правил злой чародей. Но прекрасная княжна, дочь чародея, успевала полюбить чужака. Она помогала своему суженому выполнить все задачи, с помощью которых ее отец хотел его погубить: и вырастить урожай за одну ночь, и добыть золотые яблоки, и укротить буйного скакуна. Хассем догадывался, что княжну зовут Иллесией, хоть Зоран и не называл ее имени. Хассем привык к его сказкам, кажется, как к дикому корню, но они у Зорана становились грустнее день ото дня, богатырю и ясной княжне все дороже доставался счастливый конец, жар-птицы и молодильные яблоки. Хассем слушал, точно в полусне, и ему виделись говорящие волки и кони, мечи из склепа и мосты через огненную реку.
В середине зимы, в те самые «дни собирания» впервые появился в окрестностях замка бывший доблестный раб Хидмар. Он исхудал, обносился, и непонятно было, чем он жил. Оставаясь во дворе, на утоптанном грязном снегу, смешанному с золой от пожарища, он стал звать Береста на поединок. Берест слишком мало прожил в казарме рабов-воинов, чтобы понять, что нужно Хидмару. Снодрек с тревогой сказал своему вожаку:
— Он хочет, чтобы все видели — он сильнее тебя. Он сильный, как были высшие. Он думает, его будут слушаться, если он тебя победит. У нас есть еда и крыша над головой, а у него нет…
Берест вышел на сохранившееся в целости парадное крыльцо замка.
— Хидмар, иди лучше к нам. Сам посуди, какой еще поединок? — хмурясь так, что между бровей пролегла складка, ответил Берест. — Что за радость, если я буду ранен или убит, а у нас тут полно работы и каждые руки на счету? Ясное дело, я не пойду драться: мне не горит.
Хидмар угрюмо молчал. В прежние времена доблестный раб знал, что в конце концов его прикончат на ристалище. Зато он пользовался славой и особыми привилегиями. Он смотрел на мир так же, как господа, хотя и был по другую сторону. Хидмар ждал, что убьет Береста или тот подчинится ему, как высшему, чтобы сохранить себе жизнь.
На крыльце вслед за Берестом появились Снодрек, несколько бывших рабов-бойцов и какой-то седой великан с добродушно-свирепым лицом. Хидмар скорее почувствовал, чем догадался, что Береста ему не достать: эти не просто так вышли вслед за ним. Доблестный раб вспомнил, как Берест научил других драться в отрядном бою, так что перестали действовать извечные, прочные законы, и более слабые с преимуществом начали побеждать сильных.
— Я убью тебя потом, — пообещал Хидмар.
В это время с крыльца спустилась очень молодая светловолосая женщина.
— Ирица! — вырвалось у Береста.
Она обернулась:
— Сейчас.
В руках у женщины были сухарь и миска с похлебкой.
— Вот, — сказала она Хидмару. — Приходи, когда захочешь есть.
Хидмар взял сухарь и миску и ушел.
Он всерьез не думал о том, чтобы на самом деле пойти жить в замок. Там надо было работать вместе со всеми, признавать слабейших равными себе. Но в замке была еда, было тепло. Хидмар рыскал вокруг, бесцельно, как голодный зверь, не зная толком, что сделает в следующую минуту.
Берест подумывал, не должен ли он строго поговорить с женой за то, что она подошла к Хидмару. Берест готов был сбежать с крыльца вслед за ней, но остерегся: тогда, догадавшись, кто эта женщина, доблестный раб чего доброго и нашел бы применение тяжелому мечу, который держал в руке. Когда Ирица вернулась, Берест вздохнул и вдруг понял, что затаил дыхание, пока она шла. Он ждал жену с выражением хмурого упрека на лице. Она с участием встретила глазами его взгляд и, подойдя, не боясь его угрюмого выражения, чуть улыбнулась. Берест промолчал.
Он ничего не сказал ей про Хидмара и поздним вечером, когда они тайком сошлись в чуланчике, где когда-то пряталась от Зорана Илла. Все уже спали.
— Ирица, ты здесь? — раздался шепот Береста:
В темноте засветились ему в ответ глаза лесовицы.
— Как же я соскучился по тебе!
Ирица не успела ответить: он нетерпеливо прижался к ее губам, и даже в этом поцелуе было что-то от его жалобы: «Я скучаю по тебе!». Она схватилась за него обеими руками. Когда Берест отстранился, Ирица тихо ответила ему:
