Тимена все же замерз бы в ближайшие заморозки. Но однажды он очнулся от своих грез с раскаленной от боли головой, открыл глаза и увидел над собой деревянный потолок. Было непривычно тепло - рядом горел очаг в яме, выложенной камнями. Тимена лежал на каком-то тряпье, и влажную тряпку кто-то положил ему на голову. Он застонал, и над ним склонилась старуха с длинными седыми волосами. Она поднесла к губам Тимены глиняную кружку с легким отваром все того же корня дейявады. Ему полегчало.
Когда в голове у Тимены прояснилось, он понял, что лежит в землянке. Обычно рабы, - даже те, кому с хозяевами жилось очень плохо, - не убегали от них: они боялись, что за неверность им в будущем не дадут съесть частицы тела Жертвы. На всю Сатру нашлось около десятка беглых - отчаянных или совсем отчаявшихся, - и к ним теперь присоединился Тимена.
Старуха же была свободная. Ее двое сыновей выросли, муж умер. Несколько лет назад она поняла, что никому до нее нет дела, и, оскорбившись и разгневавшись на детей, ушла из дома. Теперь она присматривала за небольшой общиной.
Вместе со всеми старуха Геденна пила отвар из дикого корня, но ни себе, ни другим не давала допиться до горячки. Она же готовила еду, чинила одежду, иногда разнимала драки и чувствовала себя, похоже, матерью всех этих бродяг.
Старуха лечила больных. Впрочем, это не спасало «семью» от потерь. За зиму умерло трое - кто безнадежно простудился, уснув под дурманом дейявады у потухшего костра, кто влил в себя слишком крепкое зелье. Но жизнь в зарослях была вольная, а летом хватало еды. Каждый небожитель знал, что грибы и ягоды есть запрещено, нельзя ловить рыбу в ручье и бить птицу. Все это нечистая пища. Даже умирая с голоду, небожитель не стал бы этим питаться. Но беглым было терять нечего, и они ели запретное. Вдобавок в заброшенных садах было много одичавших яблонь, груш и прочих плодов, в земле созревали съедобные коренья. Старуха даже развела огород.
Прошел целый год со смерти Гроны, но Тимена не мог его забыть. Даже при общем разговоре у костра он часто замолкал и низко опускал голову, чтобы никто не видел слез у него на лице. «Зачем все, если Гроны уже нет?» - думал Тимена, и часто это было единственной его мыслью за несколько дней. За зиму и лето он совсем почернел лицом, стал еще более тощим, чем был, от голода, тоски и дейявады, корень которой употреблял везде, где только мог найти.
Одурманенного зельем, его и застали неизвестные, которые называли себя пришельцами из Бисмасатры.
Они стояли на руинах Стены.
Тьор мог бы сам показаться жителем этих развалин: среди стародавних каменных глыб, чудилось, и должны обитать великаны. Сильный ветер со стороны Сатры, от порывов которого Гвендис даже пошатывало, разбивался о Тьора, взметая лишь его волосы.
Тимена зыркал глазами по сторонам, весь подобравшись и готовый в удобную минуту нырнуть в развалины. Ему обещали, что его отпустят, но Тимена предпочитал рассчитывать на себя, а не на обещания.
Сполох прощался с Эрхе. Она стояла возле своей лошадки, положив руку на седло, выпрямившись и подняв голову, чтобы видеть лицо Сполоха. Ей нравилось смотреть на него, особенно когда он улыбался - тогда и самой Эрхе хотелось смеяться. Волосы - цвета выцветшего на солнце ковыля - рассыпались по его плечам, и дочь ковыльницы любовалась ими. Мягкие, не то что ее собственные, - жесткие, словно грива лошади. У Эрхе комок подступал к горлу от того, что сейчас Сполох уйдет за Стену и будет там среди непонятных людей, таких, как этот Тимена. Сполох большой и сильный, но в дороге Эрхе на всякий случай готова была сама его защищать, а теперь больше не сможет.
Эрхе собиралась в обратный путь - в стойбище к бабке. Она бы пошла со Сполохом и за Стену, но степнячка настолько не походила на небожителей, что ее низкий рост, черные волосы и раскосые глаза сразу выдали бы в ней человека.
Эрехе решила, что, когда поедет домой одна, то по пути будет петь долгую, грустную песню без слов. Степь выслушает ее, а сестры-ковыльницы станут печалиться вместе с ней.
– Говоришь, за Стеной нет ковыльниц? - весело усмехнулся Сполох. - Ну, поезжай к своей бабке, не поминай лихом.
– Я вернусь весной и провожу вас обратно, - тряхнув черными тугими косами, обещала Эрхе. - Вы же не останетесь жить там? - она покосилась в сторону Сатры блестящими узкими глазами. - Вдруг там с тобой случится беда, - нахмурилась она.
– Да не печалься о нас, не пропадем, - беспечно махнул рукой Сполох. - Езжай себе спокойно.
Эрхе сжала кулаки в широких рукавах своей войлочной куртки. «Ничего ты не понимаешь, глупый северянин!»
– Я вернусь, как только растает снег, - глядя прямо в глаза Сполоху, упрямо сказала она. - Я за тобой прискачу, - она наставила палец прямо ему в грудь и взлетела на лошадь так стремительно, что ее косы хлестнули по его плечу.
Сполох только недоуменно покачал головой. Эрхе верхом застыла на месте.
– Я посмотрю, как вы уйдете, - сказала она.
Гвендис в темном дорожном плаще, похудевшая, с обветренным лицом, глядела за Стену с такой же тоской, как Эрхе. Пока собирали вещи, прятали в зарослях кибитку, Гвендис старалась ни о чем не думать. Но теперь ей становилось не по себе при мысли, что она, быть может, вот-вот увидит Дайка рядом с женой, наконец нашедшей пропавшего мужа.
Неужели Дайку придется теперь ходить в золотом венце и рваном плаще, переживать зимы у жалкого очага в полуразвалившемся доме? Странный, обнищавший народ, о котором рассказал Тимена - это его народ, и Дайку придется остаться с ним?
Нет, лучше не думать об этом раньше времени, вновь останавливала себя Гвендис. Одно она уже решила твердо. Если у Дайка из родных только старые родители, сестры или братья, а жены нет - она просто останется с ним. Будет прясть, ткать, лечить. Ведь в Анвардене ее никто не ждет…
Гвендис закуталась в плащ - порывы ветра становились все сильнее, и обернулась к своим спутникам.
– Идем, - сказала она. - Пора.
Оглянувшись в последний раз назад, Гвендис увидела, что всадница Эрхе все так же неподвижно стоит посреди степи, и ветер треплет ее косы. Лица степнячки издалека было не видно, но Гвендис знала, что она смотрит им вслед.
– Можешь уходить к своим, - сказал Сполох Тимене.
Тимена молча кинулся в заросли. Пришельцы были ему не нужны. В самой глубине души Тимена удивлялся, что чужаки настолько ему безразличны. Ведь ему, может быть, даже никто не поверит, что они в самом деле есть. Скажут - тебе в дурмане привиделось. Небожители из Бисмасатры! Где это видано?! Наверное, это самое странное и самое важное, что случилось в Сатре за целые сотни лет. А Тимене все равно…
Он отыскал яму, где пил отвар из дикого корня: там валялся его котелок. Юноша подобрал посудину. Мысли о пришельцах-небожителях делались все тусклее. Котелок… старуха Геденна будет ругаться: где пропадал?.. Землянка в гуще зарослей… Только это и достоверно, остальное - дурман, сон…
Дайк молчал о том, что пришел не один.
