Гвендис послала Сполоха взять у Тимены самоцвет и привезти в условленное место у самых развалин Стены. Сполох поскакал к Тимене, а с ним и Эрхе, которая нашла и поймала свою лошадку. Эрхе твердо решила защитить и сберечь Сполоха, поэтому не отставала от него ни на шаг.
Воины Сатвамы сопровождали Гвендис и Дайка до самой границы Сатры. Очень скоро прискакал Сполох с крупным самоцветом в поднятой руке, который ослепительно переливался под солнцем - точно огонь меж пальцев. В нескольких шагах, неподвижно застыв в седле, с луком наготове ждала Эрхе.
Воины Сатвамы пропустили Гвендис и Дайка к границе. Как только они перебрались через руины Стены и оказались на «скверной» земле, Сполох крикнул: «Тирес, лови!» - и бросил Сатваме самоцвет. Тирес Сатвама поймал на лету драгоценный камень. Его «верные» и притихшая неподалеку толпа взревели с радостью и облегчением. Не дожидаясь, пока они смолкнут, Сполох пустил коня через руины в объезд поросшей мохом плиты, а за ним прямо через преграду перелетела прыгучая, как кузнечик, лошадка Эрхе.
Больше нога Дайка уже не ступала на землю Сатры. Он сдержал слово, которое дал Сатваме, и даже с Тименой простился через границу: Тимена остался по одну сторону развалин, а Дайк со спутниками - по другую.
Было светло и ветрено. Ветер за много лет нанес в каменные щели почвы, и теперь прямо на плитах шумел разросшийся кустарник. Взявшись корнями за почву, он понемногу прошил и камень.
Тимена вышел из-за кустов. Он хорошо знал эту местность. Неподалеку была яма, где он осенью варил дейяваду. Но теперь он стал Гроной и больше не пил эту траву. На спутанных длинных волосах - серебряный венец, рукава рубахи обтрепались, и один порван по длине до локтя - Тимена зацепился за острый корешок, когда выкапывал сердце Сатры. На худощавом запястье - почерневший от времени браслет.
Тимена так и не спал ни минуты с самой ночи погрома. Возле землянки в зарослях он и Геденна собрали женщин и детей, старуха разожгла костер, накормила их похлебкой. Дав приют беглецам-небожителям, Тимена отправился проститься с друзьями.
– Они никуда не пойдут из-за Стены, - сказал Тимена. - Для них покинуть землю Сатры - хуже гибели… Просто это уже в крови.
– Ну, а ты?.. - Дайк вздохнул. - Останешься, знаю…
Тимена начал рассказывать:
– Я решил вот что. Сатра так велика, что никто даже не представляет, где она кончается. На западе вот эта Стена… ну, развалины. А что там к северу и дальше к востоку, докуда идет Стена - никто уж давно не проверял. Заросли такие, что в них можно заблудиться и целые недели бродить. Тиресы… то есть Сатвама, - лицо Тимены исказилось от ненависти, и он потряс головой, пытаясь овладеть собой, - он туда не сунется никогда. Он сердце Сатры перезакопает поближе к себе и будет там жить и бояться. А мы уйдем в заросли, далеко, на северо-восток, - голос его зазвучал мягче. - И построим там свою Сатру. Я им сказал, нашим бродягам и новым беженцам, что уведу их. Они хотят жить так, как говорил ты, Дэва… и Грона, - добавил он тише. - Ну а раз Грона - это теперь я, и я поведу небожителей осваивать землю, то мы построим Гронасатру.
– Ты будешь царем? - спросил Дайк.
Превратившись в Грону, Тимена вправду очень быстро сделался каким-то другим. Он возмужал, и руки стали более мускулистыми, и сам шире в плечах, крепче. И лицо - уже не лицо умирающего от истощения дикаря, а вытянутое, взрослое лицо с резкими скулами, твердым подбородком, худое от внутреннего напряжения и переживаний.
А ведь когда Тимена впервые появился в доме Сияющего, глаза у него часто бывали пустые, а взгляд казался остановившимся. Теперь Тимена стоял, выпрямившись, подняв голову, и казался уверенным в себе.
– Получается, я буду царем, - подтвердил Тимена и тут же объяснил на свой лад. - Я буду, как Геденна: устраивать жизнь. Дейяваду не будем пить просто так, а только как лекарство. Рабов и свободных у нас не будет. Будем один народ. Будем работать все вместе. Придет весна - разобьем огороды, понемногу, как будет нужно, выкорчуем заросли, - говорил Тимена. - Поле тоже будет общее. Начнем охотиться и ловить рыбу, как Сполох научил. Женщины будут ткать. А жить где? Землянок нароем. А потом… Геда говорит, что Тьор учил его строить - а камня кругом много.
– Геда остается? - с жалостью спросила Гвендис. - Я думала, он хочет пойти с Тьором…
– Он сказал, что здесь его мать. Здесь убили Адатту… - Тимена замолчал, опустил голову. - В общем, он остается.
Тьор одобрительно сказал:
– Хорошо. Геда научит вас слушаться своих матерей, как стьямма. Тогда будет порядок.
– Это верно, - подтвердил Сполох. - Хорошо, что с вами есть женщины. Костер хозяйке Ярвенне не забудьте разжигать! Тогда Вседержитель позволит ей вам явиться или пошлет другого небожителя… или красавицу-небожительницу.
У Тимены слезы подступили к горлу. Он подавил их и с трудом улыбнулся, но выговорить ничего не смог, боялся - задрожит голос. Медленно кивнул.
– Будем праздновать, научимся радоваться… - наконец тихо обещал он, глядя, как на востоке, над Сатрой висит красный шар солнца.
– Собак-то приручите! - спохватился Сполох, у ног которого сурово сидел Серый. - Там их полно в зарослях - это не волки, а псы… Я ручаюсь, что Серый все понимает, он умный, почти как человек. Оно и понятно, раз он родом от небесных небожительских псов, - Сполох слыхал это от Дайка и очень гордился Серым. - Так вы с ними поладьте: договоритесь, гостинца дайте… А потом хорошо бы у Эрхиной бабули лошадей прикупить. У вас тут золота и серебра - как грязи, надо обязательно торговать.
Наконец все напутствия и прощальные слова были сказаны. Тимена помахал рукой и исчез в кустарнике. Гвендис отвернулась. Она не могла сдержать слезы, думая об Итваре и Эйонне и о том, что в Гронасатру они могли бы принести знание и красоту. Много без чего придется обходиться новой Сатре, и она похожа на семечко, которое ветер занес в развалины Стены: или уцепится корнями и прошьет даже камень, или сгинет.
Гвендис села на степную лошадку позади Эрхе-Алтан. На другой лошади ехал Дайк, а Сполох вел ее за оброть, как княжеского коня ведет под уздцы стремянный. На третий день пути Дайк сказал, что собрался с силами и пойдет дальше сам. Гвендис смогла пересесть от Эрхе на освободившуюся лошадь. Кобыла степнячки теперь могла отдохнуть от непривычной ноши.
В степи таял снег, и часто путникам приходилось брести по колена в воде так долго, словно они взялись перейти вброд безбрежное, но мелкое море, из которого торчал спутанный прошлогодний ковыль. Изредка Эрхе удавалось подстрелить птицу, иногда возвращался с задушенным зайцем в зубах грязный и мокрый Серый.
Душа Дайка была переполнена тоской. Сколько хватало памяти, он вспоминал свою жизнь, и видел, что она все время была только несчастной и никчемной. Он лежал в благотворительной больнице, почти не сознавая, жив или мертв, потом бродяжничал, считал себя сумасшедшим, - и из-за этого стыдился людей. Не помнил никакого ремесла, не мог ничего заработать. Все, чего ему удалось однажды достичь, - это принести в подарок Гвендис самоцвет Бисмасатры. Из-за страха перед безумием он избегал и Гвендис, так что отдал ей камень и хотел больше никогда не возвращаться. Она сама его нашла и привела в дом.
