– Нет. Не узнаю, - уронил Дайк.
Всадник хмыкнул, сильно нахмурился:
– Ну, давай поговорим с глазу на глаз, может, признаешь.
Он соскочил с коня и повел его в поводу позади кибитки. Дайк тоже отстал, сделав знак Сполоху, чтобы не беспокоился и оставался с Гвендис.
Незнакомец стащил с головы шлем, с ожиданием посмотрел на Дайка. Тот вгляделся в его нерадостное, худое лицо:
– Кто такой Волх?
– Как - кто? - опешил незнакомец. - Ведь это я сам! Княжич… Ты и заслуги мои перед тобой забыл?
– Я не знаю тебя, - устало ответил Дайк. - Брось… не надо мне ничего рассказывать. Зачем Даргороду князь, который потерял разум?
На привале Волх достал можжевеловую дудку и заиграл длинную пастушескую песню. «Значит, верно поговаривают, что Гойдемир лишился ума», - размышлял он. Теперь Волху оставалось только уехать и рассказать тем, кто его послал, что надежды нет.
Семь лет назад Волх был дружинником князя Войсвета. Ему приглянулась Вольха, молодая наперсница княгини Ладиславы. Волх собирался жениться. Но тут началась смута, которую возглавил княжич Гойдемир.
Между дружинниками старого князя многие любили Гойдемира. Удалой младший княжич, охотник, кулачный боец, мечеборец, веселый и чистосердечный парень, он почти любому был по сердцу, это не диво. Что до самого Волха, то вся его семья чтила Ярвенну и глубоко сочувствовала Гойдемиру.
Когда смута утихла, и младший княжич помирился с отцом и братом, подкралась новая беда. Гронцы потребовали у Войсвета выдачи Гойдемира, убившего в смутные дни сына их воеводы. Князь дал согласие.
Правда, из разговоров челяди родился слух, будто при этом Веледар встретился с Гойдемиром и тайно пообещал: «Когда тебя повезут, смотри в оба: до Гронска ты не доедешь. Тебе помогут бежать, передадут от меня золото и оружие…»
Что до княгини Ладиславы, она точно знала: такой разговор был. Веледар потом сам рассказал ей о своем сговоре с братом.
Ладислава в глубине сердца боялась признаться даже самой себе, что не верит старшему сыну. Поздно вечером она не ложилась спать, стоя у распахнутых ставен и глядя, как колышутся темные тени деревьев.
Вольха осторожно вошла в покой, - среднего роста, гибкая и крепкая, темноволосая, с серо-зелеными глазами. Наперсница часто проводила поздние вечера вместе с княгиней: то в беседе, то читая ей вслух, то помогая разматывать шерсть, а в жаркую пору ходила с ней на прогулку в сад.
Вольха поискала взглядом теплый вязаный платок - вон он, небрежно брошен на лавку, - подобрала, бесшумно подошла к княгине и закутала ей плечи. Княгиня тяжело вздохнула, поправила платок - пальцы в перстнях дрожали.
– Беспокойно, матушка княгиня?
– Чувствую сердцем, - тихо сказала Ладислава, - не удастся Гойдемиру побег. Что-то пойдет не по-задуманному. Боюсь, потеряю его, - добавила она совсем уж неслышно.
– Не может быть, матушка… - попыталась утешить Вольха.
Княгиня подняла на нее измученный взгляд:
– Можешь ты выведать у своего Волха, кто будет охранять Гойдемира? Подкупить бы их… золота будет довольно, - она легко сняла с сухих пальцев один перстень за другим.
– Я, матушка княгиня, для тебя все сделаю! - заверила Вольха. - Я Волха уговорю: он сам идет в охране! Ни о чем не беспокойся, матушка: он верный, надежный. Он княжича Гойдемира выручит.
В тот же день вечером в осеннем саду Вольха ждала жениха под разронявшей последние плоды молодой яблоней. Волх появился, протянул к ней руки. Вольха дала себя обнять и ответила на поцелуй, но сразу отстранилась.
– Ты знаешь, милый, княгиня Ладислава для меня - родная мать. Я бы что угодно для нее сделала. А теперь одна надежда - на тебя. Сделай, что я попрошу, ради Ярвенны Избавительницы!
– Что надо-то? - с готовностью спросил Волх. - Знаешь же, тебе ни в чем не откажу.
– Может быть, трудное, опасное… Может быть, ты беды себе наживешь, - быстро заговорила Вольха. - Если любишь меня…
– Да люблю же! Что сделать? - нетерпеливо переспросил дружинник.
Вольха рассказала все.
– Если княжич Веледар не спасет Гойдемира, спаси его ты, - закончила она. - Вот тебе от княгини, не скупись, - она сунула в руки Волху платок, в который были завязаны драгоценности.
Волх нахмурился, но думал недолго.
– Будет по-твоему, Вольха. Я сказал, что тебе не откажу - и не откажу. Но сама знаешь, если такое дело, то и мне придется бежать. А ты будешь тогда меня любить, будешь меня одного к себе ждать? - склоняясь к ее лицу, спросил Волх.
– Буду! - Вольха сама обхватила его за шею. - Всю жизнь буду!
Всадники ехали широкой дубравой. С дубов поздно облетает листва. Березовые рощицы уже стояли голыми, а дубы шумели почти зелеными кронами. Листья на них держатся так крепко, что их еще успеет осыпать снег.
Гойдемира везли верхом, безоружного, окруженного стражей. У его сопровождения кони были резвее, чтобы он не вырвался. Но Гойдемир не противился. Он помнил, что говорил старший брат: жди, смотри в оба. В сопровождении Гойдемира ехали на две трети гронцы, на треть - даргородцы. Парень знал одно: спасения ему ждать от кого-то из своих.
Княжич пытливо вглядывался в лица даргородских дружинников. Кто из них в сговоре с Веледаром? На ночлеге у костра Гойдемир щупал под рубашкой образок - дощечку с изображением Ярвенны. Перед отъездом его пустили проститься с матерью. Княгиня вышла к нему побледневшей, воспаленные веки выдавали, что она не спала и плакала ночью.
– Едешь, сынок, - тихо сказала она. - Знай, я о тебе всегда помню и думаю. Благословляю тебя в дорогу. Найти тебе свое счастье, повстречать людей, которые были бы верными друзьями, полюбили тебя, как ты того стоишь…
Княгиня Ладислава достала из шкатулки образок на шнурке и подошла близко к Гойдемиру, держа образ обеими руками на весу:
– Да хранит тебя наша хозяйка, как я бы тебя хранила.
Гойдемир низко склонился, и княгиня повесила образок ему на шею. Он медленно выпрямился, всмотрелся в лицо матери - и несколько мгновений они стояли молча, не сводя друг с друга глаз.
– Береги себя… А я буду надеяться, что пути снова приведут тебя на родную землю, - Ладислава наконец крепко прижалась к его груди.
Простившись, Гойдемир молча поцеловал образок. Мать и небожительница Ярвенна Даргородская сливались для него теперь в одной воображаемой женщине, которая благословляла его в странствие.
До Гронска было рукой подать. Дубрава кончилась, впереди раскинулось некошеное дикое поле. Сердце Гойдемира нетерпеливо и встревоженно билось, образок под рубашкой нагрелся на горячей груди… Веледар обещал: «Жди на одном из ночлегов». Видно, нынче, а то будет поздно…
Ночь пришла темная, как зимой, - в конце северной осени часто бывают такие. Гойдемир лег у костра, завернувшись в плащ. Он измучился от бессонных ночей, а спать все равно не хотелось: душа ныла, а губы кривились в усмешке от странной мысли: «Уж не пошутил ли Веледар?» «Да нет, - одергивал себя Гойдемир. - Неужто он не боится обидеть мать? Ведь она не простит ему моей смерти…»
