– Я не пьянею, – мрачно сообщил Иннокентий. – Наверное, это побочный эффект воскрешения.
– Тебе грех жаловаться, девяносто девять процентов людей были бы просто счастливы, умей они восставать из мертвых даже с таким побочным эффектом.
– Ты недооцениваешь процент хронических алкоголиков, – заметил Иннокентий. – И вообще, ты не поняла. После каждой моей смерти случается какая-нибудь пакость, мелкая, но достаточная, чтобы испортить настроение на целую жизнь. Один раз у меня пупок оказался на спине. В другой раз – шесть пальцев на правой ноге и четыре на левой. Однажды я оглох на одно ухо. В другой раз… Нет, это слишком личное. Просто поверь, что этот физический недостаток очень осложнил мои отношения с женщинами. Похоже, что на этот раз я возродился бесчувственным к алкоголю.
– Хочешь, чтобы я тебя убила? – предложила Настя. – Ты возродишься уже с каким-нибудь другим недостатком, но зато сможешь напиваться как сапожник.
– Спасибо, я еще не отошел от моего последнего возрождения. Быть запертым в металлическом ящике, не в силах пошевелиться или закричать… И так сколько? Месяц? Два месяца?
– Не знаю, но все равно выражаю свои искренние соболезнования.
– А ведь я просил тебя тогда – отдай мне пальцы. Я как чувствовал, что кончится чем-нибудь в таком роде…
– Все хорошо, что хорошо кончается. Ты знаешь, что Елизавета у нас? Лежит в подвале, в железном ящике.
– Там ей самое и место.
– Она и в самом деле тебя убила?
Иннокентий тяжело вздохнул:
– Я уже сказал, что не хочу об этом… Дело не в том, что она меня убила, дело в том, как…
– Она получила какое-то средство от Леонарда. Этим же средством он потом отравил и ее.
– Наплевать на средство и на Леонарда…
– Тогда из-за чего ты психуешь?
– Эта стерва… Эта… – он добавил еще несколько выразительных определений, взял с пола бутылку, сделал пару глотков и продолжил: – Я про Елизавету. Она сказала мне одну вещь. И эта вещь никак не идет у меня из головы. И когда я сидел, согнувшись в три погибели в металлическом ящике, эта мысль вернулась ко мне одной из первых. И я никак не мог от нее избавиться. И сейчас не могу, потому что на этой планете разучились делать водку, – Иннокентий презрительно пнул бутылку, та упала, и Настя чудом успела ее схватить до того, как содержимое полилось на ковер.
– Ты уверен, что алкоголь на тебя не действует?
Иннокентий издал нечленораздельный звук, который Настя для себя перевела как «уверен».
– Все равно это не повод, чтобы заливать мой номер водкой. Так что она тебе сказала?
– Она… Она бы никогда до меня не добралась, если бы не это. Я ведь знаю, кто она такая, поэтому я всегда начеку, всегда в защитной стойке, вот так… – Иннокентий яростно замахал руками, но сил у него хватило ненадолго. – Она попросила о встрече через одного старого знакомого. Сказала, что есть важный разговор. Ну, важный так важный. Я ее не боялся, то есть, с чего мне бояться какой-то там… Вообще, я и сам подумывал о том, чтобы ее… Ликвидировать. Но, понимаешь, у меня не было новых идей, а все старые я на ней уже перепробовал. Поэтому я пошел, но я был наготове, пока она не сказала… – он замолчал и внимательно уставился на Настю, как будто видел ее в первый раз. Потом в его голове как будто что-то щелкнуло, он кивнул и продолжил: – По-моему я тебе говорил это.
– Что именно?
– Что единственная женщина, которая смогла родить от меня ребенка, – это Елизавета.
– Да, ты говорил.
– И что она его потом убила – тоже говорил?
– Да.
– Надо же. К старости я становлюсь болтливым. Так вот. Это было черт знает как давно, и мы с ней никогда не возвращались к этому вопросу. То есть не разговаривали об этом. Просто молча пытались убить друг друга. А тут она вдруг стала говорить про это. И выбила меня из колеи. А потом… Она сказала: «Знаешь, почему у тебя получилось только со мной? Потому что мы с тобой одной расы. А знаешь, почему я убила твоего сына?» «Потому что ты безжалостная стерва?» – спросил я. «И это тоже, – сказала она. – Но в первую очередь, потому что я твоя сестра».
– Ой, – вырвалось у Насти.
– Вот и я сказал что-то такое. Не «ой», но… Я знаю, что эта тварь лжива до мозга костей, и я знал это тогда, но… Что-то было в ее глазах, и я как будто потерялся, замешкался… А потом я уже сидел и смотрел, как она уходит, а в шее у меня торчал маленький шип, и от него шел жар, и я почувствовал, как моя кожа начинает дымиться. Она отошла метров на двадцать, остановилась, обернулась и стала смотреть, как я умираю. А я даже не стал вытаскивать этот шип, не стал делать ничего, потому что я думал – это правда? Неужели это правда? А если это правда, тогда получается, что я переспал с собственной сестрой, а она потом убила моего сына, который одновременно мой племянник… А потом она и меня убила. И я подумал: «Ну, Иннокентий, это уже ни в какие ворота не лезет. Это просто полный…»
– Она, конечно же, соврала, – сказала Настя и похлопала Иннокентия по плечу.
– А если нет? Я же говорю, что-то было в ее глазах…
– Мы всегда можем вытащить ее из ящика и спросить: это правда или нет?
– И она всегда сможет соврать нам еще раз. А мы действительно можем вот так просто пойти и вытащить ее из ящика?
– Нет, – поспешно сказала Настя, потому что глаза Иннокентия заблестели, предвещая ночной поход в подземелье. – Ее слишком хорошо охраняют.
– Кто? – недоверчиво протянул Иннокентий. – Во всей Лионее осталось два с половиной гвардейца. Куда, кстати, они все подевались? Я слышал краем уха, что у короля кончились деньги, но ведь этого не может быть…
– Может.
– Значит, и батареи поэтому холодные, – сделал вывод Иннокентий. – И холодильники в номерах поэтому пустые. Вот посмотрел бы Томас Андерсон на это убожество… И Люциус небось обхохотался, глядя на…
– Люциуса больше нет, – сказала Настя. – Я видела, как его…
Тут она вдруг поняла, что смерть Люциуса – не единственное, о чем она должна рассказать Иннокентию, и даже наоборот – смерть Люциуса лишь повод, чтобы вспомнить…
– Что? – Иннокентий внимательно рассматривал ее профиль. – Это ты так скорбишь по Люциусу или у тебя есть еще какая-нибудь новость?
– Это не новость, это… Может быть, это вообще ничего не значит. Но как-то странно, что… Когда мы пришли за Елизаветой, там появился Люциус. Он хотел нам помешать, хотел защитить Елизавету. Но дело даже не в этом. Он разговаривал с ней, и мы все слышали его слова. Он сказал: «Я твой брат, твой младший брат, который должен был защитить тебя. И помочь тебе вернуться домой». Вот как-то так он сказал. И еще он назвал Елизавету Валентином.
– Как? – изумленно посмотрел на нее Иннокентий.
