– Они там держат меня за полную дуру, – сообщила Настя. – Они говорят, это недоразумение. Что вместо президента со мной встретился какой-то мелкий клерк – недоразумение. Что этот клерк совершенно не в теме – тоже недоразумение. Что документы не пришли вовремя – еще недоразумение. Недо – разум. У кого-то большие проблемы с разумом, Армандо, и это явно не у меня. У меня другие проблемы. Оказывается, я проехалась из Лионеи в Берлин, чтобы выставить себя эксцентричной девицей перед человеком, который ничего не решает и который, скорее всего, забудет все, что я ему сказала, еще до заката. Или напишет какую-нибудь бумажку, которая потеряется в их архивах… Это все неправильно, – покачала она головой. – Это все очень неправильно, мне не нужно было сюда ехать, не надо было терять время… А чья же это была идея – ехать сюда и жаловаться на Леонарда людям, которые вообще в этом ни фига не смыслят? О, это была идея Фишера. Того самого Фишера, который потом организовал серию недоразумений, из-за которых толку в моей поездке оказалось еще меньше, чем могло бы быть… Фишер, – тут Настя произнесла несколько слов, от которых лицо Армандо сделалось удивленно-недоверчивым. – Может быть, он специально все это сделал? Может быть, ему было нужно, чтобы я уехала, и не просто на пару дней в Прагу, а подальше и на больший срок? Может быть, этот заговор?
– Хм, – сказал Армандо, задумывая это «хм» как вступление к краткой речи, целью которой было бы вразумить Настю, но дальше «хм-м» дело не пошло, потому что Настя схватила трубку с пола и махнула Армандо рукой, недвусмысленно предлагая ему выметаться из номера. Армандо попытался все же произнести свою вразумляющую речь, но обнаружил, что его никто не слушает, ибо трубка в Настиных руках снова использовалась по прямому назначению, а именно – для метания громов и молний, адресованных рыцарю-администратору и всем, кто попадался на пути.
Дело это было настолько увлекательным, что Настя позабыла про Армандо, так что он стал невольным свидетелем весьма эмоционального обмена мнениями не только Насти с Фишером, но и со Смайли и еще какими-то невидимыми собеседниками. Суть разговоров сводилась все к тому же яростному перечню обвинений в адрес Фишера, но очевидно было, что эта ярость, разливаясь про телефонным проводам, пересекая границы и достигая наконец адресатов, вовсе не стирала их в порошок и не обращала в пепел, а ударяла в нечто вроде встроенного громоотвода, лишая Настины усилия всякого смысла и оставляя ее все более выжатой и обессилевшей, а мишени на другом конце провода все такими же нетронутыми и самодовольными. Когда Настя в десятый или двадцатый раз набрала код Лионеи и осведомилась у Смайли, может ли тот арестовать Фишера за государственную измену и за то, что тот не воспринимает лионейскую принцессу всерьез, Армандо понял, что все зашло слишком далеко.
– Эй! – изумленно отреагировала Настя, когда трубка вдруг исчезла из ее пальцев. – Я еще не закончила!
Армандо показал на часы, что означало – разговоры с Лионеей продолжаются уже больше часа.
– Не переживай, денег у меня хватит… – Настя потянулась к телефонной трубке, будто капризный ребенок, желающий заполучить игрушку любой ценой.
Армандо переживал не из-за счетов за международные переговоры, он переживал из-за Настиного душевного здоровья. Исходя из своего знания женской психологии, Армандо решился отвлечь принцессу тем, чем можно отвлечь любую женщину вне зависимости от возраста, национальности или служебного положения, – шопингом. Поначалу – то есть пару часов – его план работал в должном режиме, но потом, по пути из обувного бутика в галантерейный, Настя присела на минутку передохнуть, за спиной у нее оказался бар, искушение подсластить «Маргаритой» не слишком удачный день было слишком велико, и это оказалось только началом пути, в конце которого Настю поджидали вторая бутылка бордо и все то же разочарование в себе и мире, что и несколько часов назад, разве что доведенные алкоголем до каких-то космических масштабов.
Причем работало это увеличение не равномерно, а избирательно, раздувая то один, то другой компонент нынешнего дня разочарований. То Лайман казался ей стражем огромных неприступных ворот, за которые нужно было попасть любой ценой, то у Фишера вдруг вырастали рога, а зрачки окрашивались в дьявольски-красный цвет, то вдруг сама себе Настя казалась полным ничтожеством, которое недостойно не только титула принцессы, но и вообще – недостойно ни любви, ни жалости, ни доверия, ни надежды…
При этом она понимала, что подпитанный бордо эмоциональный порыв сносит ее куда-то не туда, и ей надо держаться, надо остановить эту недостойную принцессы истерику, а чтобы удержаться, надо было за что-то схватиться. И вокруг не было ничего похожего на спасительную ветку, кроме…
– Армандо, дай мне руку, пожалуйста.
Он подошел и протянул руку.
Она вздохнула.
– Сядь, пожалуйста, рядом со мной и дай мне руку.
Так он и сделал.
– Хорошо, – сказала Настя. Рука была большая и сильная, явно годившаяся, чтобы удержать Настю от какого-либо падения. Некоторое время спустя молчание стало давить на виски, и Настя сказала: – Какая же я все-таки… неудачница. Вроде бы принцесса, а все равно – неудачница… Ну?
– Что – ну? – не понял Армандо.
– Что ты молчишь? Ты должен возразить, должен сказать, что я никакая не неудачница, а совсем даже наоборот. Тебе, между прочим, за это деньги платят!
Армандо удивленно покосился на Настю, подразумевая, что деньги ему все-таки платят немного за другое.
– Это была шутка, – сказала Настя. – Проехали. Но ты хотя бы из вежливости мог поддержать разговор, причем поддержать в нужном направлении. Зачем я тебя брала с собой? Я ведь могла выбрать других телохранителей, у нас, у принцесс, их как собак нерезаных. Но я выбрала тебя, знаешь почему?
Армандо мимикой показал, что готов выслушать любые версии.
– Потому что я давно хотела тебя спросить… Армандо, я тебе нравлюсь? Не как объект твоей работы, не как тело для хранения, а вообще… Как девушка. А?
– Хм, – сказал Армандо.
– Если ты скажешь, что тебе нужно посоветоваться со Смайли, я тебя стукну.
– Хм, – сказал Армандо, что означало – он несомненно в состоянии самостоятельно отвечать на такие вопросы.
– Так я тебе нравлюсь?
– Да, – сказал Армандо. – Но…
– Придется тебя все-таки стукнуть.
– Анастасия, давайте успокоимся.
– Это невозможно, – сказала Настя и положила голову ему на плечо. – Я все время пытаюсь, и у меня ничего не получается. Все время что-нибудь мешает – то я сама, то другие люди, а то и не люди…
– Но ведь сейчас ничего не мешает, – сказал Армандо.
– Сейчас мешаешь ты, потому что я хочу успокоиться с помощью тебя, а ты говоришь «хм», и еще ты говоришь «но» и не говоришь ничего из того, что бы хотела услышать бедная девушка, у которой был такой тяжелый день.
