– Мог.
– Не взял?
– Не взял.
– Подарил, значит.
– Ну в общем-то так получается.
– А кто ж как не родитель человеку жизнь дарит?
Очень мило.
– Согласен, буду родителем. Что надо?
– Вот, – хлопнул Калман по плечу паренька. – Жениться хочет на дочке, на твоей.
Я почувствовал, как крыша моя начинает, ну если не ехать, то разогревать мотор точно. У меня есть две дочери, но до них, к сожалению, добраться еще надо.
– На какой?
– Как ее зовут-то? – зачем-то шепотом спросил Калман.
– Салтен, – тоже шепотом ответил женишок.
– На Салтен, – растолковали мне, глупому. – Она за него идти-то согласна. Но по закону хочет. А поскольку родни ее поблизости нет, ну а ехать к ней вряд ли стоит, сказала она у тебя разрешения спросить как у родителя.
Н-да.
– А где она сама?
– Да вон. Салтен! Сюда иди!
Прятавшаяся между лошадей девушка, опустив голову, подошла.
Что было в этой ситуации делать, я даже в принципе не представлял. Разве что по книгам.
– Ты звал меня, подаритель жизни?
– Звал.
Девушка подняла голову. Нет, ну что значит женщина. Уже и голову вымыла, и вроде даже глаза подвела. А в глазах чертики скачут. Вот же дела. Вчера чуть не убили, а сегодня уже замуж собралась. Фаталисты хреновы.
– Тебе, э… дочка, нравится этот молодой человек?
– Я пойду с этим воином, если он меня позовет.
– Проси, – хлопнул по плечу молодого Калман.
Тот хлопнулся на колено, содрал шлем с головы.
– Отдали бы вы за меня вашу дочку, батька. Люба она мне, – и протянул плетку.
Вот такое вот прямое заявление. Я смешался:
– Вы тут поговорите, дети. Нам с дядьями посоветоваться надо. Калман, иди-ка сюда. Хамыц, Хамыц, – заорал я.
– Здесь я, алдар, – осадил он передо мной коня.
– Слазь, поговорить надо. Ты что же, зараза, делаешь, – попер я вперед.
– Та шо я, шо я, – отступил на шаг Калман. – Просидел возле нее всю ночь, а поутру мне в ноги. Брат ты мне, пойдем, сватом будешь. Себя говорит, убьет. И убьет ведь.
– А зачем он плеть сует?
– А ты его по спине огрей и скажи, шоб добрым был ей мужем, а то ты его по уши в землю вобьешь.
Как мило.
– Хамыц, мне два кольца нужны. Одно мужское, одно женское. Не с этого боя взятые.
– Понял. Баргул, брат мой младший, – заголосил он.
– Протяните руки, – сказал я им. Ей в руку вложил массивный золотой перстень, ему изящное колечко с каким-то камнем. – Наденьте их друг другу.
Надели, непонимающе глядя на меня. Дети ведь. Ему лет семнадцать. Ей еще меньше.
– Теперь вы муж и жена.
Положил им руки на затылки и прижал к своей груди.
– Поздравляю, – сказал и поцеловал обоих в щеки.
Хоть что-то хорошее в этом мире я сделал. Обряд вот новый завел.
Место, которое описал мне Саугрим, нашлось быстро. Мрачноватый распадок с большим белым камнем на одном из увалов.
– Подождите здесь. Я поеду один.
Выдал я ценное указание спутникам и тронул коня. Вообще-то я горец, но признаюсь честно, такого мрачного ущелья видеть мне не приходилось. Тяжелые склизкие стены без единого пятнышка зелени, казалось, физически давили на плечи. И вяло струящийся под ногами коня мутный ручеек. Была в этом какая-то неправильность. Вы знаете, в горах не бывает мутных ручейков. Никогда. Ни когда они плавно бегут по песчаному руслу, ни когда скачут по камушкам. Разве что после дождя. Только вот после дождя по ручейкам в горах ездить сугубо не рекомендуется. Смоет. Очень буйными они тогда становятся. Ручейки эти. Неласковыми. Лютыми. Но дождей не было. Давно уже.
Коня я не торопил. И так ему, бедолаге, осторожно идти приходилось, выискивая, куда поставить ногу среди опять же неправильных, не окатанных водой камней. Мерзенькое, в общем, местечко такое. Действительно, отнорок.
Наконец добрался до самого начала распадка. Ну так. Четыре раза ударить по красному квадратному камню. Шесть раз по черному шарообразному. Один раз приподнять белый валун. Как хорошо, что я такой физически развитый мужчина. Не всякий эту бандуру и с места сдвинет. Ага, и вот посреди ручья зеленая пирамидка. Ее надо повернуть два раза.
Нет, ну это чересчур. Пока я дважды поворачивал эту пирамидку, все мои мышцы распухли, как у Шварценеггера. Все жилы трещали, глаза чуть на лоб не вылезли. Теперь оставалось ждать. Здесь даже присесть было негде. Мокро, сыро, мерзко. Вообще-то умно. По своему желанию в эту вонючую дыру никто не попрется. Только вот интересно, если, предположим, рудокоп ранен, как он все эти тяжести приподнять и покрутить сможет. Или у них тут целый код разработан. На все, так сказать, случаи жизни.
– Зачем ты звал нас, человек? – прервал мои размышления весьма немелодичный рев.
Я обернулся, укладывая руки на пряжку пояса. В противоположной стене появилась прямоугольная дыра весьма солидных размеров. Где-то два на шесть. И в ней стояли, почти загораживая проход, четверо рудокопов. С головы до ног закованных в черную броню. С выбивающимися из-под глухих шлемов длинными, заплетенными в косицы, усами. Оружия в их руках не было. Но те предметы, которые украшали их толстые, длинные верхние конечности, все эти кирки, ломы и молоты, вполне могли быть в качестве оного использованы. Я уже не говорю о богатом инструментарии, что украшал их широкие, кованые же пояса. Мрачного вида секиры, кистени и моргенштеры. И глаза хозяев из-за забрал поблескивали отнюдь не гостеприимно.
– Там, – неопределенно мотнул я головой, – Саугрим из клана Саурон. Он ранен. Тяжело. Это он мне сказал, как найти отнорок и позвать вас.
– Так плох? – рокотнуло под шлемом, и оголовье молота, с мой шлем размером, раздраженно звякнуло по латной рукавице.
– Вчера мы не думали, что довезем его живым.
Владелец молота разразился рядом гулких скрежещущих звуков. Из темноты появился еще ряд закованных в сталь усачей.
– Где он?
– У белого камня.
Он заскрежетал опять. Потом заговорил:
– Какую плату ты хочешь от семьи Саурон за оказанную помощь?
Я оторопел. Потом рассердился. А потом вспомнил. В чужой монастырь со своим уставом не суйся. Но…
– Мне ничего не надо. Я считаю Саугрима своим другом. В моей земле за помощь другу плату не берут.
