Он спрыгнул в ручей. Казалось, земля содрогнулась, а брызги взлетели до неба. Тяжело раздвигая воду, подошел. Откинул забрало. Н-да. Мать природа в данном случае схалтурила. Его когда делали, при рождении раз пять молоточком по камню тюкнули и вместо головы приставили. Вонзив мне в лицо взгляд льдистых глаз из-под тяжеленных надбровных дуг, проревел:
– Я, Саукарон из семьи Саурон, спрашиваю вторично. Какую плату ты хочешь за оказанную помощь?
Дяденька он был, конечно, мощный. Раза в два пошире меня. Да и вообще напоминал поставленную на попа бочку для кваса. Знаете, на колесах? По странной прихоти природы украшенную головой. Скандальной, причем. События последних месяцев серьезно повысили мою самооценку как специалиста в области размахивания железом. Я, кстати, уже знал, что размеры в этом веселье не главное. Но все-таки как все глупо. Помог, называется. Только вот отступать не хотелось. Что я ему, платная «скорая помощь»?
– Повторяю тебе вторично, Саукарон из семьи Саурон
[4]
. Мне не нужна плата, – а про себя ухмыльнулся двусмысленности имени скандалиста!
Теперь он уже смотрел на меня удивленно.
– Лорды не отказываются от нашей благодарности, – потише рокотнул он.
– Я не лорд, – отрезал в ответ.
Из дыры, вторично сотрясая землю, выпрыгнул еще один. Подошел к нам и что-то заскрипел, загрохотал.
Этот Саукарон опять свирепо уставился на меня.
– Твои люди без твоего слова не отдают нашего брата.
– А сам он что?
– Он? Он спит!
– Значит, выздоравливает. Давай я поеду и скажу, что вы те, кого мы искали.
– Это долго. А не побоишься нашими путями пройти?
– Это быстро?
– Да.
– Не побоюсь.
– Многие, считавшие себя отважными, потом тряслись всю жизнь.
– Слушай, пойдем отсюда, а? Неуютно тут.
Рудокоп удивленно глянул на меня и, опять что-то рокотнув, резко отвернулся и пошел к открывшемуся проему. У входа обернулся.
– Пойдем, – скрежетнул.
Ну пойдем.
А рудокопы оказались редкими умельцами. Стоило мне забраться, как без всякого скрежета и шума, нежно и плавно встала на место скальная стена.
Саукарон что-то рявкнул, и я оказался в окружении рудокопов.
– Это не стража, это охрана, – счел необходимым объясниться их лидер, полоснув меня своими льдистыми глазами. – В таких отнорках встречается всякое.
– Под землей? – удивился я.
Нашелся такой, понимаешь, знаток подземелий. Мне ведь, кроме Новоафонской пещеры, никаких подземелий посещать не приходилось. А тут вот возжелал повыпендриваться.
– Под землей, – подтвердил Саукарон. – Живность здесь странная, но до мяса весьма охочая. Особенно до такого нежного, как твое.
Я прямо аж обиделся. Но не счел сложившуюся ситуацию удачной для выяснения отношений. Действительно, идешь под горой, так сказать, под охраной и споришь с ее начальником. Толкнут не в тот коридор, и будешь в темноте до скончания века бродить. Да в общем и мрачные, закованные в доспехи фигуры моих бодигардов к особой разговорчивости не располагали. Не та аудитория для дискуссии.
Но насчет темноты я бессовестно сбрехнул. Мне вот следующий момент непонятен. Произведения подавляющего большинства светил российской фэнтези я попрочитал и везде наталкивался на любопытнейшую идею. Все отцы-наставники вполне допускают факт существования серьезнейших технологических различий в регионально замкнутом социуме. То есть тут тебе и шашки-палицы, с одной стороны, компьютеры-телевизоры – с другой. То есть теоретически к встрече с подобной ситуацией готов я был. И все-таки, столкнувшись с электрическим освещением, во всяком случае, с чем-то на него чрезвычайно похожим, причем включающимся явно от системы фотоэлементов, основательно обалдел. Да-да, вы совершенно правы, на потолке гладкого, не вытесанного, а похоже, выжженного туннеля, настолько гладкими казались его стены, на равном расстоянии друг от друга закреплены были цилиндрообразные клеточки со стеклянными колбами внутри. И колбы эти загорались за пять шагов до подхода нашей процессии, а затем гасли. В младости на учениях по гражданской обороне не присутствовали? Ну очень похоже. Вот только не смейтесь, но в колбах, казалось, кто-то сидел. Маленький такой, и почему-то думалось, жутко веселый. Бодигарды угрюмо зыркали по сторонам, а я все пытался разглядеть того, кто сидит внутри. Наверное, поэтому углядел непорядок и заорал:
– Берегись!
Надо было мне в эти подземелья лезть. Хоть и чухал я по мерзкому ручеечку часа три, но хоть паскудностей там подобных не наблюдал.
В потолке вдруг проплавилась дыра, в которой появилась башка, чрезвычайно похожая на мой шлем.
– Вот ты какой, олень северный, – успел я обрадоваться, как башка распахнула пасть, из которой выстрелила вторая, поменьше, и вцепилась в осветительный цилиндр. Рывок, другой, и решетка с хрустом стала поддаваться. Я остолбенело смотрел на разворачивающиеся события, когда один из охранявших меня оперся на подставленные ладони другого, высоко подпрыгнул и ухватил толстую шею твари. Потом прижав ее к себе, как любимого плюшевого медвежонка, с грохотом обрушился на пол. Змеюка была невероятно красива. С кожи пылающего разными оттенками алого цвета, казалось, сыпались искры. Она выглядела прозрачной, плывущей. Зрелище завораживало.
Оно завораживало меня ровно до тех пор, пока этот невероятно длинный мускул, истерично изогнувшись, не шарахнул вашего покорного слугу так радостно, что звон от столкновения моего шлема со стеной еще долго гулял по коридору. А вот в голове моей он грохотал еще дольше.
За время, пока я сползал на пол, подземные крепыши облепили змеюку, как муравьи гусеницу. А вот зверюга была тупа на редкость. Вместо того чтобы попытаться скрыться, она безуспешно пыталась проглотить светильник. Жадность, как известно, грех. Очевидно, исходя именно из этого постулата рудокопы прижали башку пожароопасной рептилии к полу и прихватили ее толстой стальной веревкой с двумя петлями, в которые Саукарон немедленно вколотил два солидных костыля. С мое запястье толщиной. Каждый – с пары ударов.
Зверюге это наконец не понравилось, и она, выплюнув-таки светильник, попыталась освободиться. Но поздно. Два рудокопа прижали рядом с хомутом странный лом, треугольный в сечении. А Саукарон еще один, такой же кряжистый, дядька принялись колотить по нему своими страшными молоточками. Саугрим был совершенно прав. Не такая уж она и неуязвимая, эта кожа. Ударов с двадцати отвалили голову зверюге. Та дергалась, конечно, только рудокопы очень тяжелые попались. Не отпустили.
Измерили добычу. Восемь шагов в ней оказалось. А толщиной в коровью ляжку.
