– Где ходил, разбойник старый? – шутливо нахмурилась она. – Раньше солнца встаешь.
– Вот гляди, Тивас, жена моя, Вауля, – довольно оскалился Оки. – Добрючая – сил нет. Сердце мое, кормить будешь нас? Или обратно идти?
– Старый ты, а ума как в дите, – попеняла суровая супруга, едва сдерживая радостную улыбку, что рвалась с коралловых губ при виде непутевого супруга. – К себе гостей веди, а я уж посуечусь пока. А гости уйдут, уж я тебе покажу.
– Ой покажи, родная, который год насмотреться не могу, – согласился Два Дрючка.
Улыбка таки прорвалась. И так красивая была женщина, а теперь совсем расцвела.
– Ох, и дурень ты у меня, – обласкала супруга фиалковым взглядом и резко развернулась к дверям, отчего широкое платье взметнулось. В высоком разрезе мелькнула длинная мускулистая нога приятнейших очертаний. У дверей Вауля оглянулась, стрельнула любящим взглядом в супруга. – Дурень, – повторила и исчезла за хрустальной дверью.
Стены роскошного холла были со вкусом украшены многочисленными образчиками холодного оружия. Мечи, сабли, топоры, секиры, палицы, шестоперы и еще множество того, называния чему я не зная, висели в гармоничном порядке. Может, хозяева фэн-шуем увлекаются. В многочисленных нишах стояли чучела, обряженные в доспехи самых разных очертаний. Из-под высокого потолка свисали знамена, штандарты, бунчуки, какие-то полотнища из перьев. В углах громоздились красиво украшенные шесты, увенчанные какими-то угрожающими изображениями. А по всему периметру огромного зала, на высоте в два человеческих роста и на расстоянии не более двух локтей друг от друга, к стене были прикреплены головы. Много голов. Человеческих и не очень. Даже совсем не человеческих. Много.
– Ну что, насмотрелся? – толкнул меня в плечо Оки. – Пойдем. Время коль будет, я тебе тут обо всем расскажу. Ну а если не обо всем, то о многом. А пока пошли ко мне. В глотке пересохло.
Сразу после схватки неуемный инвалид влил в себя кувшин вина, утверждая, что жутко взмок, хотя на бронзовой его коже не было видно ни жемчужинки пота. А теперь вот опять у него глотка пересохла. Патологический тип.
Помещение, которое, судя по всему, выполняло функции кабинета, было абсолютно под стать владельцу. Немаленькая такая комната, тоже увешаная оружием, но неожиданный застекленный шкаф со множеством томов, занимающий одну стену. Посреди огромный Т-образный стол, заваленный бумагами, несколько шандалов с бородами от оплывших свечей. Творческая, в общем-то, такая личность, судя по обстановке.
Едва переступив порог кабинета, Оки целеустремленно ломанулся к шкафу, распахнул одну из многочисленных дверок, добыл оттуда приличных размеров кувшин, потряс его и огорченно сообщил:
– Кто-то выпил. Уже. Утро ведь. – При этом лицо его стало обиженное-обиженное.
– Кто-то выпил, кто-то выпил, – раздалось от двери, – сам и выпил. – В кабинет вошла Вауля с огромным подносом в руках. – Вы пока подкрепитесь, только не зевайте, а то этот злыдень вина вам ни капли не оставит, – проинструктировала она нас, направляясь в угол комнаты, где стоял небольшой столик, явно не письменного назначения.
– Ой, люблю тебя, Вауля, – радостно пропел Оки, ухватывая с вазы здоровенный синеватый плод, похожий на апельсин. Он тут же ободрал его, небрежно бросая корки на пол. – Глянь, Саин, какая померанка. С моей усадьбы, – и бросил плод мне.
– Тебе там Снежанец клинки новые прислал, – расставляя тарелки по столу, сказала Вауля.
– Где? Где? – засуетился Оки.
– Да там, под картой.
Каллиграфично выписанная карта небрежно отлетела в сторону, открыв нашим взорам два недлинных, изогнутых, с еломанью клинка. Один с глухой чашкой гарды, а второй с каким-то штырьком вместо рукояти.
Оки схватил первым его, и штырек этот всадил прямо в свой железный протез.
– А, каков?! Умеет Снежанец, когда хочет.
Меч действительно завораживал. Красноватый, струйчатый клинок, казалось, расшвыривает искры по всей комнате.
Два Дрючка сделал шаг назад, чтобы лучше разглядеть это чудо под лучами невысокого еще солнца, как вдруг копытом своим наступил на брошенную незадолго корку, покачнулся, взмахнул правой рукой в надежде опереться на что-нибудь, но поймал лишь чашку второго меча. Тивас сделал к нему шаг, чтобы удержать от падения, но инвалид вдруг обрел равновесие и скрестил мечи прямо на красивой мускулистой шее моего духовного лидера.
– И не вздумай пикнуть, – ласково улыбнулся в глаза Тивасу вероломный весельчак.
Я так обалдел, что кусок померанки едва не застрял у меня в горле. Из угла комнаты раздался странно знакомый неприятный скрип. И когда я перевел туда свой изумленный взор, прямо в глаза мне уставилось трехгранное оголовье тяжелой стрелы, лежащей на луке, который растягивали добрые руки нашей гостеприимной хозяйки. Костяшки пальцев правой руки аж побелели от напряжения.
– Что, померанка в горле застряла? – заботливо спросила она.
Я судорожно кивнул.
– Ты головой потряси, она и проскользнет, – с приятной улыбкой на устах проинструктировали меня.
ГЛАВА 19
Мне стало тепло от этого проявления заботы, а еще больше оттого, что голос ее не дрожал от напряжения, значит, стрелу от усталости скоро не отпустит.
– Умел, – вскричал тем временем Оки, – входи. Стреножили.
В зал вошел здоровенный, широкоплечий старикан с костистым, резким, как топором вырубленным лицом.
– Глянь, старче, тот ли он, за кого себя выдает.
– Ученого не учи, выползень.
– А ты не дергайся, братче, – ласково поувещевал Оки Тиваса, – а то ведь голову отсеку, другая не вырастет, хоть ты вроде и Маг.
Старик возложил длинные, изуродованные возрастом пальцы на виски Тиваса, провел ладонью по его лицу, дотронулся до сердца. Отступил на шаг, встряхнул руками, улыбнулся облегченно.
– То побратим наш, – сказал.
– А я сразу понял, – опустил клинки Оки, – но доверять надо, а и проверить не лишне.
– Злыдень ты, Оки, – беззлобно обозвался Тивас. – Другого проверять будешь, при встрече его обнять не забудь.
– А тебя разве не обнял? Да надо тебе оно было. Ты представь, Вауля, – обратился он к жене, – Да опусти ты лук, коль Тивас свой, то и этот чужим не будет. Так вот. Захожу к нему, а от него полдюжины красавиц уходит. И нужны были тебе мои объятия?
– Балабол ты, Оки, – перебил его старикан. – Тивас дело говорит. А был бы чужой и дал бы тебе четыре вершка стали под ребра? То-то Вауля плакала бы.
– Ну не дал же. Да и сколько бы плакала. Такую-то красулю долго одну пастись не пустят. Шучу я, милая, – заорал он, потому как милая легко так растянула лук. Стрелу она, кстати, не убрала.
