– Хватит всем, дети малые, – осадил их Тивас. – Проверили, теперь посланника зовите. Прохлаждаться мне некогда.
Два Дрючка забросил свой жесткий зад на стол.
– Так я и есть Посланник.
– Ты?!
– Я. А вы идите, идите. Тебе, старый, теперь отлежаться надо. Ну а ты, краса моя, пир готовь. А то вот этот с черным лицом сказал, что у Ацраила кормят лучше.
– Да… – начал было Тивас.
Но Оки пресек сразу.
– Ну или думал.
Едва за ними закрылась дверь, дом ожил, протопали шаги, зазвучали голоса…
Я был поражен. Дворец был полон людей, но не слышно было ни вздоха. У меня потом было много возможностей убедиться в маскировочных талантах народа Хушшар.
– Ну вот так вот, гости дорогие, – протянул Оки. – И что за новый Маг и Колдун в Столице объявился? Настоящий-то вот. Передо мной стоит. Да вы садитесь, садитесь. Стоять-то чего.
Мы уселись.
– А расскажу я тебе, братче Тивас, что у нас тут происходило, пока тебя, дурня темного, по Степи носило. Две дюжины дней тому, как дошел до нас рескрипт Блистательного Дома. А в том рескрипте и сказано, что самозванца, Тивасом себя именуемого, как в земли Хушшар придет, пленить и в железах в Столицу отправить. И о другом самозванце сказано было. О хасангаре именем Рахсдом. Ага, встрепенулся! О нем самом, о Серебряном Лисе. Ну посидел Совет Отцов, подумал. Ничего не скажешь, странный такой рескрипт. Это какой такой дурень тобой или Серебряным Лисом прикинуться надумает. Первые люди Империи. И на тебе – самозванцы. Не поверили Отцы. Хоть и верны мы Слову. Но коль помнишь, ему мы верны, пока Слово-то против пользы Империи не пойдет. А пользу в вашем пленении ну никак Отцы не углядели. Глядели, глядели. Нет пользы. А вот странность есть. Хушшар в земли Империи пускать перестали. Плату требуют. И что там творится, теперь мы не ведаем. Так, слухи несут. Но слухов тех мало, чтоб думу думать. Так, странности. Стража какая-то Внутренняя. Откуда взялась – неведомо.
Ну и стали мы ждать вас, самозванцев. Ну Лиса Серебряного ловить что свет лунный. Может, и увидишь, а не пощупаешь. А ты человек попрямее, попроще ты человек. Тебя и дождались. Тебя и спрашиваю, что там, в Столице, делается?
– Не знаю, Оки.
– Вот и Отцы так подумали. Потому как в Степь ты через нас уйти-то ушел, а вот обратно не было тебя. И хорошо, что не было. Нельзя тебе, Тивас, в Империю. За что-то не любят они там тебя теперь.
Он встал. И прям аж раздулся от важности.
– Слово тебе несу Совета Отцов. Брат ты нам, Тивас. Всегда был и, думается, впредь будешь. Так и живи с нами. Коль захочешь.
Тивас встал. Я тоже, учитывая торжественность ситуации.
– Мою благодарность Совету Отцов скажи. Не забуду николи я чести предложенной. Но мне в Империи быть надлежит. Чую я, недоброе там творится.
– Так сказали Отцы. Сказано мне тебя наскоро до земель Империи доставить, коль пожелаешь. Птицами вас отнесут, а коней по моему письму вам в Починке пограничном лучших дадут. А то долго конно до Империи добираться.
У меня на руках заворочался Бонька, успевший доесть померанку и успешно уснуть.
– А к тебе, Саин, у меня Слово мое будет.
– Очень внимательно тебя слушаю.
– Ты дурного не подумай, но оставил бы ты зверька своего у меня. Погоди, погоди. Не торопись. Путешествие вам сложное предстоит, загубишь дитё. Он ведь в силу еще не вошел. А ну как под меч попадет? Сам же себе не простишь.
Бонька проснулся и сразу лизнул меня в нос.
У меня аж сердце защемило. Сам подумывал, жалко.
– Так он от меня не отходит.
– А ты не бойся. Скажи ему, что друзяка ты мне. Он поймет. Мы его с кобылками молодыми познакомим, он и утешится. А вернешься – всегда твой он. Да другого ведь и не признает. Вольные они. А приплод от него скоро пойдет. Вернешься – побогатеешь уже. – И, увидев мои сомнения, обратился он к Тивасу: – Ну скажи ты ему. Сгубит ведь дитё.
– Это правда хорошее предложение.
– Да согласен я. Только жалко его.
– А пойдем, пойдем, друзяка ты мой дорогой. Ой, дорогой, – подхватил меня под руку этот энтузиаст и поволок к окну, выходящему в сад. Высунул голову и заржал. Хотите верьте, хотите нет. Заржал. И ему очень нежно ответили. – Ну глянь, не красота ли?
Правда, красота, полугодовалая кобылка, во всей своей юной прелести.
– Иди к батьке, Сметанка, донька моя, – и по-хулигански выпрыгнул в окно. И кобылка радостно подлетела к нему, а он хохоча целовал ее точеную головку, чесал подбородок. – Ты глянь, малая, какой кавалер тебе нашелся.
И Бонька повел себя совершенно по-предательски. Увидев это небесное создание, он сразу переместился на широкий подоконник, не отрывая взора, слетел вниз, кувыркнулся и к играющим подскакал уже черным жеребенком. Минуту Сметанка глядела на него, переступая точеными копытцами, а потом побежала в глубь сада. И этот черный предатель за ней.
– Ну вот, говорил же я. Руку подай, – и запрыгнул обратно. – И всем добре. Ну а теперь гулять. Завтра с утра ухватят вас птички, и к полуночи в Северных починках будете. Ну а там… Гулять пока будем.
Дорогу до этих самых Северных починков я запомнил слабо, потому как спал. Помню еще, как после этой массовой пьянки, которую организовал неугомонный Оки, пир называется, меня в хлам пьяного вывезли за город и усадили в изящный такой вагончик. Эта штуковина была прикреплена к четырем здоровым таким, как транспортный вертолет, крылатым ящерицам, скупо украшенным пучками перьев. Ну хотят их дорогие хозяева птицами называть – пусть. В вагончик нагрузили еды и питья, по плечу меня похлопал Оки, в щеку поцеловала Вауля, какая-то барышня поплакала, уцепившись за шею, все лицо облизал Бонька, я его тоже лизнул в нос, отчего он пришел в возбуждение и сбежал со Сметанкой. Потом я долго прощался с лежащим на соседнем диване Тивасом. Потом до меня дошло, что мы уже летим. Потом я заснул.
Когда проснулся, была уже ночь. У очага сидели трое подростков, как оказалось водителей нашего транспортного средства. Скоро мы приземлились.
И утром мы уже ехали по земле Империи. Весь день проехали без приключений, как вдруг из кустов раздался яростный вопль, сменившийся странным клокотанием. Мы повернули коней.
ГЛАВА 20
Это был не храп, это был рык, рычание, рев и вообще набор каких-то жутко угрожающих звуков. Звуки эти издавало небесное создание двух метров ростом, привольно раскинувшееся на травке.
– Какой экземпляр, – восхищенно протянул Тивас.
Экземпляр прекратил пугать действительность страшными звуками, открыл глаза и воздел себя на ноги. Небесное создание баюкало на левой руке некий гибрид железной палицы и секиры, украшенный в навершии длинным трехгранным клинком.
