– И все мы пленены красотой и весельем воспитанниц ваших, тетушка, – сделал он округлый жест рукой, обводя зал, по которому, ловко сервируя многочисленные столы, шустро перемещались стройные, спортивного сложения девчушки. Приятная такая униформа. В не очень длинных юбках, удобно лежащих на веселых бедрах, и свободных блузах, открывающих плечи и, как пишут англоязычные юристы, дающих основание полагать, что под этими блузами имеется нечто чрезвычайно волнительное. Очень они романтичный флер придавали милитаризированному учреждению. Мне даже обидно стало: здесь такие симпатяшки шмыгают, а мне поросенка подослали. – Лишь один друг наш, – теперь пальцы руки изящно указали на меня, – оказался недоволен особой, присланной ему в радость.
– А я ему не посылала никого, – немедленно возразила хозяйка, – достойный яр совершенно явно выразил желание отдохнуть в одиночестве. В отличие от остальных. И перепутать я не могла.
– Достойная хозяйка, – вмешался вдруг Тивас, – нет ли в твоем хозяйстве маленькой толстушки...
– В моем? – недоуменно подняла бровь хозяйка. – Ты, достойный, во всем Бирагзанге не найдешь ни толстяка, ни толстушки и тем более маленьких, ибо это – Бирагзанг.
И действительно, откуда в городке, население которого поколениями кормится войной, могут взяться толстячки и толстушки? Скорее уж, такие ражие молодцы, как те, что у ворот, и такие воинственные красавицы, как тетушка Марта и ее атлетические воспитанницы.
– А нет ли в твоем хозяйстве толстушки, что умеет проникать сквозь запоры? – продолжил Тивас.
– Да ты глумишься! – сверкнул гневом, но вдруг сменился пониманием огромный голубой глаз. – Или ты хочешь сказать, – неуверенно вдруг добавила она, – нежить!
– Сказать не хочу, а вот проверить стоит, – пружинисто поднялся со своего места Тивас.
– Погоди, погоди, – вдруг остановила его хозяйка, – да ты никак маг?
– Маг, – согласился наш гуру, но тут же поправился: – Начинающий.
– Вот недоучек нам не надо, – нахмурила бровь очаровательная хозяйка. – Видали мы. Знаем. Корчму мне всю разнесешь. Не надо, – выставила вперед ладонь, – я лучше законного мага позову.
– А пока нежить пусть постояльцев давит, – подхватил Тивас. – Но не страшись. Ведомо ли тебе это? – Он высоко задрал рукав, и на бицепсе вдруг выступила сложная многоцветная татуировка.
– Прости, твоя мудрость. – С каким-то недоуменным смирением Марта склонила голову. – Но удивительно. Маг и наемник. Век не слыхала.
– Так и времена странные.
– Может, пока в Совет кого послать?
– Послать пошли, но мешкать не стоит. А то помнет та свинюшка кому из постояльцев шею, остановить ее куда как труднее будет.
* * *
Дисциплина в заведении присутствовала. Тетушка Марта едва что-то проговорила на ухо одной из девчушек, как та, взметнув юбками, мигом умчалась выполнять приказание.
– Ну, пойдем что ли, – решительно направилась к лестнице хозяйка.
– Это может быть опасным, – ровненьким голосом информировал наш гуру.
Тетушка Марта наставила на Тиваса свой мощный бюст.
– Я на это заведение полжизни копила.
Количество жертв в этой фазе накопления уточнять мы не стали.
* * *
В номере моем все пребывало на своих местах. Следов нежити и всяких других пакостей не наблюдалось, и я грешным делом решил, что Тивас в этот раз перебдел.
Его, однако, обыденность обстановки отнюдь не смутила. Куда делся печальный меланхолик последних нескольких часов. Перед нами был наш собрат, собранный, как готовый к атаке кот. Левая рука за спину шест многофункциональный спрятала, пальцы правой мягко так пространство изучают, мнут, щупают. Ощущают. Лицо жесткое, взгляд выцеливающий. Минуту-другую ничего не происходило, и я уже начал успокаиваться, рассчитывая вернуться к завтраку. Как вдруг пальцы замерли в какой-то странной фигуре, напряглись. И замелькали с бешеной быстротой, как будто набрасывая невидимые нити на нечто, обычному взгляду недоступное.
В углу комнаты, у большого трюмо с зеркалом, показалась полупрозрачная фигура, налилась плотью и превратилась в давешнюю банщицу. Как ни в чем не бывало, она оглядела нас свинячьими глазками и спросила:
– Шею мять?
Только голос был не тонкий, поросячий, а густой, раскатистый такой голосок. Глаза налились густой зеленью, нижняя челюсть выдвинулась, рот приоткрылся, обнажая мощные желтые клыки, покрытые буроватым налетом.
– Учуял, – констатировала тварь и с места прыгнула. Навстречу ей метнулся посох. Громко щелкнуло, и банщицу, с торчащей в переносице короткой толстой стрелой, швырнуло назад. Гулко ударившись о стену, она сползла на пол, смешно разбросав несерьезные с виду ручки и ножки. Натекла лужа. Резко завоняло мочой.
– Вот же гадость, – выругалась тетушка Марта, – нежить, не нежить, а девка не моя. Подсыл. Ну что, все или как? – спросила Тиваса, не отрывавшего внимательного взгляда от поверженной банщицы.
– Вроде все, – разомкнул он напряженные губы.
– Ладно, пришлю кого, чтобы убрались здесь, – отвернулась хозяйка.
– Не все, – сообщила свежезастреленная банщица, прыжком вздергивая себя на ноги. Подпрыгнула и, несколько раз крутанувшись в воздухе, на пол опустилась уже солидным таким, совершенно свинообразным существом, зачем-то вставшим на задние лапы. Кривые от мощи усаженного на них корявого торса, украшенного длинными, очень длинными руками. А рожа! Ну харя свиная! Что характерно, передничек остался. Тварь сорвала с пояса два секача и сообщила:
– Вам все.
Добавила:
– Тетку первую. Вкусно.
И с места швырнула свой увесистый организм в атаку. Без разгона.
Тетушка Марта вкусной себя, несомненно, считала, но отнюдь не в кулинарном смысле. Положила руки на пояс, совершила пируэт, тяжелый шелк взметнулся, обнажая в высоких разрезах длинные, мускулистые ноги, и навстречу монстру, разворачивая за собой плоские звенья боевого бича, вылетело его треугольное навершие. То самое, что, по свидетельству очевидцев, средний доспех пробивает. И влепило в лоб, добавив звеньями по торцу продолжавшей торчать изо лба стрелы, вбивая ее в крепкий череп и останавливая прыжок в его высшей точке. Гостиница вздрогнула от падения чудовищной туши. Вторично повергнутая, скотинка взревела, уже не столь уверенно поднимаясь на ноги. Утвердилась было, но опять воспарила, вдаренная богатырским плечом Хамыца, решившего, по-видимому, удалить угрозу подальше от предмета своего обожания, ну и от нас заодно. Мелькнул в горизонтальном замахе меч и блестящей полосой врезался в заросший жесткой черной щетиной бок. Глухой рык застрял в глотке, из которой хлынула черная кровь, и тут же сменился поросячьим визгом. Баргул, укрывшись за побратимом, вышиб нагайкой глаз чудовищу, и сразу в мотающуюся башку широкой синеватой молнией врубился меч Хамыца, разваливая ее на две части.
