От лютого визга, казалось, лопнет голова. Обиделась животинка. Потом картина резко изменилась. Голова с утробным чмоком срослась, заклинив в себе еще и меч, а глаз, висящий на какой-то дребедени, как на пружинке, вернулся на место. И Хамыц с Баргулом, получив мощнейший толчок, перелетели через всю комнату и сломали большое, уютное кресло. Причем Баргул оказался снизу.
Зверюга же, бодрая и здоровая, опять орала, широко раскрыв пасть, при этом меч и стрела, украшавшие башку создания, добавляли картине сюрреалистичности. Я уже совсем собрался ринуться в последний и решительный, но, видно, не судьба была пули той испробовать. В дело вступил настоящий мастер своего дела. Причем вступил уже без дураков. Тивас наставил на уродище палец, шепотнул что-то тихо и гулко. В сторону чудища шустренько полетел радужный шарик. Смешной такой. На мыльный похожий. Долетел и, несмотря на поток воздуха, рвущийся из мощной грудной клетки, мягонько проник в разверстую пасть. И там, негромко хлопнув, расцветил отверстый зев неяркой многоцветной вспышкой. Скотинка перестала реветь и мотать башкой. Остолбенела. А потом... Казалось, плоть исчезает, оставляя лишь шкуру, которая подалась в одном месте, в другом, и вдруг рухнула, проваливаясь в себя. И быстренько превратилась в кучку праха с лежащими в ней стрелой и мечом. Тивас тихонько дунул, и прах исчез. Совсем.
Глава 4
Запор мягко отодвинулся, без всякого физического участия, дверь распахнулась, и в нее, держа мечи наготове, протиснулись двое крутоплечих ребят. Я бы принял их за представителей Ледяной Гвардии, но их испятнанные золотыми блямбами панцири были не серебристого, а синего, даже густо-синего цвета.
– Цвет мудрости, – подсказал Саин.
Значит, подтянулись ученые, то есть коллеги Сергея Идонговича. И действительно, между первых двух появился третий. Не столь богато вооруженный, но с активно прущим наружу боевым прошлым. Высокий, широкий, костистый, с узкой, как рашпиль, физиономией, состоящей из одних узлов и изломов. Причем одна сторона диковато-красивого лица изуродована ударом. Моргенштерна, что ли? Но поправлять лицо дяденька не стал. Для лучшего воздействия на подследственных, надо полагать. Одет мужчина был в такую же хламиду, как и Тивас, но посох его выглядел гораздо богаче. Кипенно-белый, с большим алым камнем в навершии, богато украшенный серебряной насечкой, разноцветьем камней, упрятанный понизу в кованый наконечник, он мог быть использован и как оружие в крайней ситуации. Но потому как посох выглядел целым, похоже, до пиковых моментов у мага дело не доходило. А если и доходило... В отличие от Тиваса, свое оружие он под мантией не прятал. С левой стороны к черной ткани одежды приклеился длинный кавалерийский палаш со сложной чашкой гарды. Литье тонкое, изящное, но со следами затертых зарубин. Кожа, покрывающая рукоятку, потертая, прихватистая.
Маг тяжело оглядел помещение, каждого из нас осмотрел. Представился.
– Охранный Маг Бираг Пегий. Волшба здесь творилась запретная, некромантная, для существа живого противная, – низким голосом проговорил он. Повел хрящеватым носом. – Ныне же сущности той мерзостной следов не чувствую. Кто пояснит случившееся? – слегка возвысил голос.
Боюсь, что никто из присутствующих, кроме Тиваса, конечно, реальных объяснений случившемуся дать не мог. А он молчал, напряженно глядя на место дематериализации скандальной свинюшки.
Несмотря на царившее в помещении напряженное молчание, выпутавшийся из остатков кресла Хамыц выволок из-под руин мебели Баргула, деловито его отряхнул и поставил слегка очумелого степняка на ноги. Тот покачнулся, но устоял. Завершив спасательно-восстановительную миссию, певун огляделся в поисках утерянного оружия, обнаружил и, полностью игнорируя присутствие визитеров, направился к боевому товарищу, совершенно не обращая внимания на руководителя делегации, не отрывающего от него своего ястребиного взора.
Подошел. Поднял. Оглядел. Недовольно цокнул языком, обнаружив пепельный ожог на синеватом теле клинка, обтер меч о рукав, забросил в наплечные ножны. Поднял стрелу.
– Ты ли сразил тварь запредельную? – возвысил голос шрамолицый.
Хамыц недовольно качнул головой, ухмыльнулся виновато.
– Не я. Не получилось. Вот он, – и перебросил стрелу Тивасу.
Тот шевельнул телом, и стрела исчезла в складках хламиды.
– Меч не берет его.
– Кого?
– Свина этого.
– И как же он, – узкий подбородок качнулся в сторону Тиваса, – убил его?
Хамыц нахмурился. Он, похоже, на уровне инстинктов недолюбливал представителей правоохранительных органов. Недобро глянул на вопрошающего. С вызовом посоветовал:
– Его спроси.
Двое в синих панцирях недовольно заворчали.
Граик крест-накрест положил руки на рукоятки. Не приняв участие в схватке с нечистью, он, видимо, решил восполнить недостаток адреналина.
Очухавшийся Баргул крутанул своей плетью-кистеньком.
Я погладил спрятанные на запястьях сюрикены. Еще один подарок Саина.
Так что остатки отряда «Голова» к мордобою были готовы. Это состояние грозило стать привычным.
Хозяйка наша разумно хранила нейтралитет. Столь тщательно, что казалось, даже высокий бюст не тревожил покой декольте.
Тивас наконец счел возможным оторвать взгляд от места упокоения агрессивного поросенка и обратил свое высокое внимание на визитера.
Сначала я решил, что мы попались, и начал прикидывать, как бы половчей обратно свое оружие получить. А все потому, что шея у пришедшего мага напряглась, совсем как у человека, собравшегося броситься в атаку. Не бросился. В желтые глаза Тивасовы уперся взглядом и полувопросительно-полуутвердительно молвил:
– Нам поговорить надо. – И уже к своим обращаясь: – Оставьте нас.
Тот, что справа, заворчал было, но этот Бираг неожиданно задорно ухмыльнулся.
– А хозяева вам пусть пива поставят. Спасать же их бежали. Вспотели. Так что идите пивка попейте.
Хамыц идею сразу поддержал. Руку даме протянул, та торопливо так, движением отработанным, цеп боевой свернула, а певун продолжил куртуазности:
– И наслышан я о богатстве винных погребов ваших.
Хозяйка виновато на Мага посмотрела, но Хамыц уже ожег ее совсем неприличным взглядом, и она вроде как нехотя, но весьма зазывно махнув бедром, пошла. Граик с Баргулом, переглянувшись, за ними. Так что бойцам в синем больше ничего не оставалось.
И тут столь сосредоточенный в последнее время Тивас вдруг сказал:
– И мы бы отведали вашего вина, тетушка Марта.
И получил в ответ:
– Непременно, экселенц.
Такая вот могучая конспирация кругом.
– Тебе стоит остаться, – остановил мой порыв последовать за ушедшими наш гуру.
И лицо поменялось. Исчезло выражение растерянности. Воля и властность. Как будто нашлось что-то. Потерянное. Черточки, делавшие его лицо неузнаваемым, потекли, и перед нами предстал прежний Идонгович.
