— Она оказалась в мусорном баке, — пояснил Побджой. — Для этого не нужен ордер. Я бы предположил, что именно вы выбросили ее перед нашим приходом.
Лили развернулась к дочери в нескрываемой панике, виноватая и расстроенная. Оказывается, Анни рассказала ей об умозаключениях Побджоя, и Лили, отыскав в комнате дочери, пока той не было дома, маску, решила от нее избавиться.
— Мне нужен адвокат, — заявила она.
— Если вы настаиваете. Вам придется некоторое время оставаться здесь, пока мы не вызовем адвоката.
— А что с маской? — по-прежнему недоумевала Хейзл. — Что в ней такого важного?
— Свидетели кражи описали вора как человека маленького роста, почти карлика, и волосатого. — Инспектор взглянул на девочкину копну нечесаных волос. — Лица они не разобрали. Какой у тебя рост, Хейзл?
Девочка сначала побелела — от шока, когда до нее дошел смысл сказанного. Потом сделалась пунцовой — от ярости.
— Там был карлик. Почти на фут ниже меня. Мы видели его, даже пытались догнать. Я сто лет не доставала эту дурацкую маску. Спросите остальных — мистера Гудмана, миссис Торн.
— Мистера Гудмана не было в комнате в момент совершения кражи, — пояснил Побджой. — Что же до остальных, то и Алекс Бирнбаум, и Джулиан Эпштейн признают, что вором мог оказаться ребенок. — Инспектор не стал упоминать, что оба признали данную возможность весьма неохотно.
— Во мне почти пять футов, — созналась Хейзл (это явно был для нее болезненный вопрос). — Не так уж много, но для карлика чересчур. Он был действительно маленький, я же сказала…
— Ты иногда говоришь неправду, не так ли? Ты послала нам анонимное письмо о смерти прабабушки. Ведь в нем написана ложь? — На самом деле инспектор так не думал — он лишь хотел вывести Хейзл из равновесия, заставить говорить, добиться признания. — Миссис Карлоу умерла своей смертью; ты просто хотела создать трудности. Может быть, своему отцу? Ты думала, что, если его посадят в тюрьму, он больше не станет обижать твою мать. Так?
— Нет… все не так… он ни при чем.
— И теперь ты снова лжешь. Уверен, вы не хотели ничего дурного. Вы не похищали чашу — вы спасали ее. Собирались вернуть ее законному владельцу.
— Нет…
— Прекратите! — закричала Лили. — Прекратите сейчас же! Я требую присутствия адвоката. Мне все равно, сколько времени это займет. Я больше не позволю вам запугивать девочку. Вам запрещено говорить с ней до прихода адвоката, верно? — спросила Лили.
— Я ничего не сделала, — продолжала настаивать Хейзл. — Я не брала чашу. Натан вам подтвердит…
— Подозреваю, что это была как раз идея Натана, — сказал Побджой, давая девочке возможность выйти сухой из воды. — Он надоумил тебя?
Хейзл одарила инспектора взглядом столь презрительным, что Побджой даже поежился.
— Натан? Да Натан никогда не сделает ничего плохого. Он не такой. И никогда никого не надоумит что-нибудь сделать. Вы дурак. Натан… совсем другой. Он ни за что не станет красть.
«А самое отвратительное, — думал Побджой, временно отступая, — что я ей верю».
* * *
Натан снова искал Лесовичка — и опять безрезультатно. Он вернулся домой почти в шесть: Анни ждала его с тревогой и нетерпением.
— Хейзл арестовали, — без предисловий сообщила она.
— Что?
Анни пустилась в сбивчивые объяснения.
— Может, еще не арестовали, но я видела, как их с Лили увезли в полицейской машине. С тобой тоже хотят поговорить. Они думают, что вы взяли Грааль. Если у тебя есть какие-то предположения, где он…
— Ты тоже думаешь, что я его взял? — воскликнул Натан, моментально сообразив, на что намекает Анни.
— Конечно, нет. Хотя если бы мы вернули его, то они наверняка бы все забыли.
— А как же убийство?
— Они сами себя убедили в том, что это был несчастный случай, — объяснила Анни. — Забудь об убийстве. Все дело в чаше… Мне нужно позвонить инспектору. Он сказал, что хочет сразу с тобой увидеться.
— Нет. Мама, прошу тебя. Я смогу достать чашу, если ты дашь мне немного времени. Я почти уверен, что знаю, где ее искать. Карлик отослал ее обратно, в другой мир…
— Обычно миры — большие пространства, — заметила Анни. — Где именно ты станешь искать?
— Прежде чем оказаться здесь, чаша была спрятана в одной пещере — по крайней мере так говорят. Я уверен, что ее вернули туда. Это подходящее место. Если бы я достал ее и вернул в «Сотбис», они бы отпустили Хейзл? Ведь тогда получится, что никакого преступления не было?
— Думаю, это будет зависеть от того, как в «Сотбис» и в семье графа отнесутся к произошедшему, — неуверенно произнесла Анни. — И, разумеется, в полиции. О боже! Ведь если ты вернешь ее, тогда они точно решат, что вы ее взяли.
— Не важно, — отозвался Натан, — Пусть думают, что хотят.
Он уже поднимался по лестнице в свою комнату. Анни крикнула ему вслед:
— Что ты собираешься делать?
— Спать! — донесся сверху ответ сына.
* * *
Ему никогда не удавалось спать — или видеть сны — по приказу. Но теперь он должен — просто обязан. Он представил, как Хейзл сидит в комнате с серыми стенами, вжавшись в стул, а безликий полицейский швыряет ей в лицо обвинения. Это была не самая расслабляющая картина. Попытки уснуть пока оказывались безуспешны: он должен найти в своем сознании точку, слабое место, трещинку, через которую проскальзывает его присутствие, устремляясь Отсюда Туда. Падающая тьма, испещренная звездами, окруженная вращающимися планетами. Натан мысленно потянулся — не наружу, а внутрь, все время внутрь, глубоко в себя. Мальчику вдруг начало казаться, что в голове у него существуют огромные пространства, словно то, что скрыто внутри, превосходит размерами то, что снаружи. Над расселинами подсознания залегли темные тени, а откуда-то сверху лился яркий белый свет; лучи его устремлялись вниз подобно божественному явлению. И тогда он нашел то, что искал, далеко слева. Натан не понимал, видит он или слышит это нечто, но оно было там, позади глазного яблока, — какой-то чужеродный лоскуток. Он показался мальчику синеватым, хотя оказалось непросто судить наверняка, и полным снежных хлопьев, вспыхивающих и гаснущих, как помехи на телеэкране. Натан изо всех сил мысленно потянулся, стараясь разместить все свое существо внутри, изливая себя в эту каплю иности. И мгновенно — как ему показалось — очутился во сне.
Сначала, должно быть, он спал без сновидений, потому что вынырнул в реальность из краткого мига забытья. Потом Натан понесся вниз по крутящемуся тоннелю, попутно пытаясь определить, проносится он мимо тех же планет и галактик, что и в прошлый раз, — или уже иных. Мальчику пришло в голову, что тоннель похож на некую червоточину — если, конечно, представить, что червоточина может соединять не только различные точки пространства, но и пространства в различных мирах. Мимо промчалась планета, красная от окутавших ее бурлящих газов; под ногами — если таковые имелись у сознания — бушевали бури масштабов целых континентов, громадные кольца стремительно неслись на него. Вдруг впереди выросла стена — холодная мертвенная поверхность, испещренная кратерами, словно мир покрыла запущенная угревая сыпь. Но и она промелькнула, уйдя в сторону, — и все еще больше ускорилось. Звуки слились в неясный пульсирующий гул, словно далекий вой ветров, хотя Натану почудилось, что, если замедлить движение, можно расслышать в этом шуме музыку. Потом ослепительно вспыхнул свет, заставив мальчика зажмуриться, последовал беззвучный удар: он всем телом столкнулся с атмосферой, местом назначения и собственной сущностью.
