— Ой-ой-ой, — засмеялся Джеймс, обнимая себя за плечи.
Макс покосился на него.
— Счастливого Рождества, Макс, — пожелал Джеймс.
Пол, громко топая ботинками, зашел в гостиную, застегивая пальто.
— Снег или нет, я иду звонить в колокола. Они начинают и никого не ждут. Кто-нибудь из вас, сборище варваров, идет в церковь сегодня утром?
— Наши соловьи идут, — сообщил Макс, глядя на Уилла и Джеймса, которые составляли почти треть церковного хора. — Вы просто обязаны, не так ли?
— Если бы кто-то из вас решил сделать хорошее дело в праздник, — сказала Гвен, проходя мимо, — например, почистить картошку, то, возможно, мама могла бы пойти. Она любит ходить в церковь, когда есть возможность.
В конце концов из дома вышла небольшая группа тепло одетых и плотно закутанных Стэнтонов и, пробираясь по глубокому снегу, направилась к церкви. Группа состояла из Пола, Джеймса, Уилла, миссис Стэнтон и Мэри, которая, как злобно, но справедливо заметил Джеймс, больше хотела избежать домашних обязанностей, чем участвовать в богослужении. Они с трудом шли вверх по дороге, а снег все падал и падал, и пушистые хлопья жалили холодом их щеки. Пол пошел вперед, чтобы присоединиться к другим звонарям, и очень скоро мелодичный перезвон шести старых сладкозвучных колоколов, которые висели в прямоугольной церковной башенке, оживил бесцветный мир вокруг них, раскрасив его красками Рождества. Настроение Уилла улучшилось, когда он услышал колокола, но лишь слегка; свинцовый напор валившего с небес снега настораживал его. Он подозревал, что снег был послан Тьмой как предвестник беды, и не мог избавиться от этих подозрений. Мальчик засунул руки глубоко в карманы своего овчинного тулупа и почувствовал под пальцами перо грача, забытое с той чудовищной ночи накануне его дня рождения, дня зимнего солнцестояния.
На заснеженной дороге около церкви стояло четыре или пять машин. Обычно в рождественское утро их здесь было больше; но сегодня лишь немногие жители деревни решили бросить вызов этой кружащейся белой мгле. Уилл смотрел на огромные хлопья, которые по-хозяйски лежали на рукаве его тулупа, вовсе не собираясь таять. Снег задувало даже внутрь маленькой церкви, и проходило довольно много времени, прежде чем он начинал таять. Уилл прошел с Джеймсом и горсткой других хористов в узкую ризницу, чтобы облачиться в стихарь, а затем, когда звон колоколов сольется воедино, возвещая о начале службы, вся их маленькая процессия пройдет через боковой придел церкви наверх, в небольшую галерею в задней части прямоугольного нефа. Оттуда можно было видеть всех собравшихся на богослужение: в это Рождество церковь Святого Джеймса была наполовину пуста.
Обряд утренней молитвы в англиканской церкви, установленный властью парламента на втором году правления короля Эдварда VI, совершался по рождественской традиции, и запевал откровенно театральный баритональный бас пастора.
— О мороз и холод, благослови тебя Господь, прославляй Его и превозноси Его всегда, — пел Уилл, отметив, что мистер Бомонт продемонстрировал чувство юмора при выборе церковного гимна. — О лед и снег, благослови тебя Господь, прославляй Его и превозноси Его всегда.
Неожиданно мальчик почувствовал, что дрожит, но не из-за слов, которые пел, и не от холода. У него закружилась голова, и ему пришлось схватиться за перила галереи. На секунду показалось, что музыка стала чудовищно фальшивой и откровенно дребезжит в ушах. Затем она зазвучала, как прежде, тем не менее Уилл не мог избавиться от гнетущего чувства.
— О Свет и Тьма, — пел Джеймс, уставившись на брата. — Что с тобой? Ну-ка сядь и превозноси Его всегда.
Но Уилл упрямо покачал головой и оставшуюся часть службы упорно продолжал петь стоя или опустившись на колени. Он убеждал себя, что ничего страшного не произошло, а виной его смутных предчувствий было то, что старшие называли праздничным перевозбуждением. Но затем странное ощущение разлада и диссонанса возникло снова.
В самом конце службы оно повторилось еще раз. Мистер Бомонт громогласно выводил молитву Святого Хризостома:
— …кто выполнит обещание, что, когда двое или трое собираются вместе во имя Твое, Ты ответишь на их молитвы…
Голова Уилла внезапно наполнилась шумом, вместо хорошо знакомой модуляции он услышал пронзительные крики и чудовищные вопли. Он слышал их и раньше. Это был звук атакующей Тьмы, который он слышал за стенами зала в поместье, где находился с Меррименом и леди в незнакомом веке. Но в церкви? Уилл искренне удивился — ему, англиканскому мальчику-певчему, это показалось невероятным. Разве можно услышать такое в церкви? «Увы, — с грустью произнес Уилл — Носитель Света, — любая церковь любого вероисповедания очень уязвима для подобных атак, ведь это место, где люди предаются мыслям о Свете и Тьме». Шум обрушился на него с новой силой, и он опустил голову. Но вскоре звуки Тьмы стихли, и был слышен только голос пастора. Уилл быстро посмотрел вокруг, но никто из окружающих явно не заметил ничего дурного. Сквозь складки белого стихаря он сжал рукой три Знака на своем ремне, но его пальцы не почувствовали ни тепла, ни холода. Для предостерегающей силы Знаков, понял он, церковь была своего рода необжитой территорией; поскольку зло так или иначе не могло проникнуть внутрь этих стен, не было необходимости в предупреждениях об опасности. Однако где-то снаружи, за стенами церкви, возникла угроза…
Служба была окончена, все вокруг в счастливом рождественском порыве пели гимн «Придите, правоверные», пока хор спускался вниз с галереи и шел вверх к алтарю. Затем благословения мистера Бомонта звучно прокатились над головами паствы: «…любовь Господа и братство Святого Духа…» Но и эти слова не принесли Уиллу успокоения, поскольку он знал, что угроза надвигалась, что разраставшаяся Тьма ожидала его снаружи. И, когда настанет момент, он должен будет противостоять ей в одиночестве, не ожидая ни от кого помощи.
Уилл смотрел, как сияющие прихожане степенно покидают церковь, улыбаются и кивают друг другу, берут свои зонты и поднимают воротники, чтобы защититься от падающего снега. Он увидел, как радостный мистер Хаттон, крутя на пальце ключи от машины, проявляет заботу о крошечной мисс Белл, старой учительнице, предлагая подвезти ее домой в теплой машине, а веселая миссис Хаттон, похожая на корабль с меховыми парусами, предлагает миссис Петтигрю, начальнице почтового отделения, тоже поехать с ними. Деревенская ребятня разных возрастов врассыпную вылетела из дверей церкви, чтобы оторваться от своих мамочек, и бросилась навстречу играм в снежки и рождественской индейке. Угрюмая миссис Хорниман вышла вслед за миссис Стэнтон и Мэри, взахлеб рассказывая о каких-то пророчествах. Уилл увидел, как Мэри, стараясь не засмеяться, немного отстала, чтобы присоединиться к миссис Доусон и ее замужней дочери с пятилетним сыном, гордо шагавшим в своих новых блестящих ковбойских сапогах.
Хористы, одевшись и укутавшись, тоже стали выходить из церкви с криками: «Счастливого Рождества!» и «До встречи в воскресенье, викарий!» Мистер Бомонт, закончив службу в церкви Святого Джеймса, направлялся теперь в другой приход. Он, беседуя с Полом о музыке, между делом улыбнулся хористам и вяло помахал им рукой. Церковь почти опустела, а Уилл ждал Пола. Он чувствовал, что волосы у него на затылке зашевелились, словно от электричества, гнетуще наполнявшего воздух перед сильнейшим штормом. Оно ощущалось повсюду, вся церковь была пронизана им. Пастор, оживленно болтая, рассеянно протянул руку и погасил свет в церкви, оставив ее в холодном полумраке. Отраженный свет шел лишь от блестевшего за дверью церкви снега. Вдруг Уилл заметил фигуры людей, которые появились из затененной части церкви и двигались по направлению к двери. Приглядевшись, он увидел возле маленькой купели двенадцатого века фермера Доусона, Старого Джорджа, его сына, кузнеца Джона, и его молчаливую жену. Носители Света были рядом, чтобы поддержать его. Им предстояла встреча с Тьмой, затаившейся снаружи. Уилл на секунду расслабился и почувствовал легкость, словно его окатила теплая морская волна.
