Разглядев куртку барда, я невольно поднял глаза к его лицу и встретился взглядом с этим человеком. Его прищуренные глаза по-прежнему смеялись, словно бы он прочел мои мысли и теперь насмехается над моим «открытием». Не могу быть уверен, но мне и теперь кажется, что он тогда все прочел в моих глазах – и сомнение в его «подлинности», и удивление его видом, его возрастом, и узнавание магической вещи, которую мог себе позволить только очень богатый человек. Или тот, кто всю жизнь провел в странствиях и снял ее в качестве трофея с убитого врага. От этого взгляда меня бросило в жар, щеки мои запылали, а Жюльена, похоже, это развеселило еще больше.
Когда Жюльен допел, зрители стали хлопать, кричать и свистеть от восторга, а старый Одрик поднес Жюльену стакан из черного непрозрачного драконьего стекла. Бард отпил из него, кивнул Одрику. Со всех сторон послышались голоса:
– Давай, Жюль!
– Спой еще!
– Еще раз про корову!
– Что-нибудь еще спой!
Жюльен в ответ поднял свой стакан и весело подмигнул в толпу:
– Сейчас-сейчас! Только горлышко промочу!
И тут же толпа словно очнулась. Со всех сторон к стойке потянулись руки с монетами и раздались голоса:
– И мне горло промочить!
– Одрик, давай пива! Пива мне!
– Наливай, старик!
И Одрик на пару со своей дочкой Фридой стали метать на стойку кружки с пивом, едва поспевая собирать медяки. Что ж, подумал я, Жюльен это или нет, но бард авторитетный и уверенный в себе. Он не стал выставлять перед собой шляпу, как нищий для подаяния, он договорился с трактирщиком – петь в его заведении для привлечения клиентов. За определенную плату, конечно. И, похоже, у обоих сегодня будет удачный вечерок – торговля у Одрика шла бойко, как никогда. Я снова встретился глазами со старым бардом и снова увидел в этих глазах лукавую усмешку, будто он читал мои мысли и эти мысли его веселили. Словно подтверждая мою догадку, Жюльен подмигнул и сделал мне салют стаканом. Кто-то обернулся ко мне. Чувствуя, что краснею, я готов был выбежать на улицу от стыда, но неведомая сила прочно удерживала меня на месте.
А Жюльен тем временем отставил стакан, снова взял мандолину и запел:
Если горло не промочишь,
Может ссохнуться оно.
Потому с утра до ночи
В кабаке мы пьем вино!
А вино иссякнет в бочке —
Станем пиво выпивать!
Только жаль – шинкарь не хочет
Пену с пива обдувать!
И нестройный хор уже порядком захмелевших голосов изо всех углов балагана подхватил вместе с бардом припев:
Эй, хозяин! С кружки пену сдуй!
Да налей полнее, старый обалдуй!
Для просохших глоток влаги не жалей!
Пополнее в кружки пива нам налей!
Пополнее в кружки пива нам налей!
Даже старый Одрик, раскрасневшийся от усердной работы, улыбнулся в зал и сделал вид, что сдувает с пивной кружки пену. Незамысловатый этот жест вызвал в разгоряченной толпе дружный хохот и неподдельный восторг, близкий к экстазу.
В таком вот духе веселье продолжалось все дальше и дальше, набирая обороты. Я не слишком-то привык к крестьянским праздникам; в поместье моего лорда менестрели на торжествах больше пели рыцарские баллады. Но уже через какое-то время с удивлением ловил себя на том, что начинаю приплясывать под незамысловатые мелодии крестьянских песен, а однажды на мне даже повисла крупная крестьянская девушка, протискивавшаяся мимо, и с ошалевшими глазами попыталась протанцевать со мной несколько па в обступившей нас толпе. К собственному удивлению, я с радостью попытался подстроиться под ее разгоряченный галоп, но у нас, конечно, ничего не вышло. Пока я вместе со всеми хохотал над этим неуклюжим танцем, девушка протиснулась куда-то мимо, и я почти расстроился. Но тут снова поймал веселый взгляд барда и опять смутился.
Когда, казалось, веселье достигло предела, за которым начнутся неуправляемый разгул, разврат и погром, вошедшие в экстаз зрители уже готовы были сотворить что-то безумное, Жюльен вдруг поднял свой черный стакан, произнес:
– А теперь я хочу выпить за наших предков, павших в великих битвах прошлого! – и залпом выпил содержимое стакана. На секунду повисла неловкая тишина, а потом кто-то рявкнул:
– За предков! Одрик, наливай!
И снова потный Одрик с Фридой стали метать на стойку кружки, а Жюльен тем временем запел старую балладу о рыцаре Роланде, павшем на пути к Башне Тьмы:
Сокрыта на лоне туманных равнин
Высокая Тьмы Цитадель.
Но Роланд Отважный сквозь пепел и дым,
Благую преследуя цель,
Вступает во Мрак и на ощупь бредет,
Сжимая меча рукоять.
И светит ему, и чело его жжет
Проклятия злого печать…
Слушатели растерялись всего на секунду, а Жюльен тут же завладел их вниманием и увлек его подальше от опасных мыслей о разгуле и разрушении. Голос его звучал проникновенно и даже дрожал в особо трепетных местах вроде:
…Но башня пуста, лишь лоскутья Мечты,
В истлевшую ткань обратясь,
Зловонною кучей лежат у плиты…
– и так далее. Эльфийская мандолина наконец-то показала свой чарующий голос – извлекаемые из нее бардом звуки сплетались в ажурную вязь, словно тончайшее кружево паутины какого-нибудь магического паука. Паутина эта тонко, но все плотнее и плотнее окутывала сознание слушавших мандолину, похищая их разум, волю и погружая в мир волшебных видений. Я сам, сотни раз слышавший эту балладу в главной зале поместья, был зачарован исполнением Жюльена. Я словно бы перенесся на те самые туманные равнины и уже почти видел рваные клочья тумана, уже начал щурить глаза, высматривая шпиль темной башни вдали, но тут мелодия плавно угасла. С трудом вернувшись к реальности, я увидел, что все посетители балагана, так же как и я, застыли в каком-то трансе. Даже Одрик стоял не шевелясь, держа на весу полную пивную кружку. И только Жюльен по-прежнему усмехался своими прищуренными глазами.
– Ну, предками честь отдали! А теперь что? Еще разок про корову? – спросил он своих слушателей, вырывая их из объятий волшебного сна. И слушатели, медленно приходя в себя, лишь согласно кивали – давай, мол, что хочешь.
Угасшее было веселье снова начало разгораться, но опасный накал уже был снят. Жюльен снова пел, смеялся, шутил, рассказывал какие-то нелепые байки и корчил рожи. Где-то около полуночи, просидев на стойке часов пять, Жюльен отложил мандолину и лишь развел руками на протестующие крики:
– Завтра даже разговаривать не смогу, – и словно в подтверждение своих слов показал на горло. Недовольные еще какое-то время поныли, но Жюльен лишь улыбался им в ответ. Он слез со стойки, и народ постепенно начал расходиться, не забывая, впрочем, взять на посошок еще по кружке пива. Я неожиданно обнаружил себя стоящим посреди полупустого балагана с дрожащими от усталости ногами и в полном смятении чувств. Я ужасно устал, но одновременно чувствовал себя почти счастливым. Подняв глаза, я обвел ими заведение и обнаружил Жюльена за одним из столиков в дальнем углу балагана. Он жестом приглашал меня к себе за столик, указывая на свободный стул.
