И охваченный эйфорией от собственной речи, я схватил в руки мандолину и запел свою новую песню:
Когда ночи покров
Сокрыл его дела,
Мой недруг из гробов
Поднимет мертвые тела.
И двинет равнодушно
Движением руки,
Безмолвных и послушных
Полумертвые полки.
Без жалости, без муки,
Ведомы злом,
Они поднимут руку
На свой вчерашний дом,
На брата, отца или мать —
Им наплевать!
Хозяин велит убивать —
Им наплевать!
Приказы просты,
Глаза их пусты,
Вчера умер он,
А нынче – и ты!
Души – мертвы,
В них навсегда —
Власть Темноты!
И, скованные ужасом,
Сдадутся города,
Их пепел ветер вскружит и
Развеет без следа.
Лишь те не сгинут без вести,
Кто, не забыв отцов,
Сразится против мерзости
Оживших мертвецов!
Без жалости, без муки,
Ведомы злом,
Они поднимут руку
На свой вчерашний дом.
На брата, отца или мать —
Им наплевать!
Хозяин велит убивать —
Им наплевать!
Приказы просты,
Глаза их пусты,
Вчера умер он,
А нынче – и ты!
Души – мертвы,
В них навсегда —
Власть Темноты!
Крестьян собралось уже человек около тридцати, наверное, все население деревушки, и они слушали, затаив дыхание. Глядя в их лица, я видел, что одни стыдливо опускают голову, пряча глаза, а в глазах других загораются огоньки гнева, может быть, гордости. Едва я закончил, раздвинув крестьян, стоявших впереди, к нам шагнул здоровенный парень и обратился к старосте Хвану:
– Я пойду с ними, отец!
«Премьера удалась!» – радостно подумал я.
– Нет! – истерично закричал староста. – Никуда ты не пойдешь!
По рядам крестьян прошло шевеление, какой-то тихий ропот, и староста испуганно обернулся.
– Что?! – закричал он, обращаясь к своим людям. – Что?! А кто из вас отпустит с ними своего сына?!
– А кто остановит твоего сына, если он станет зомби?! – выкрикнул кто-то из задних рядов. Староста начал вертеть головой, выискивая взглядом крикуна. Предчувствуя назревающие неприятности, я спрыгнул со спины Оррил на землю и сказал:
– Так, давайте поговорим спокойно!..
Крестьяне так и не договорились, отпускать с нами своих парней или нет, хотя спорили ожесточенно, чуть ли не до драки. Видя такое дело, я сказал, что не тороплю их, пускай подумают по крайней мере до утра. А пока неплохо бы устроиться на ночлег. Обитатели деревни хотя бы перестали нас бояться, завели наших зверей под навес и пригласили нас за стол. Точнее, староста пригласил нас за стол в своем доме – самом просторном из всех жилищ в деревне, где не только мы смогли разместиться за столом, но и несколько крестьян стали у стен, а другие заглядывали в окна. Странная это была трапеза – на виду у всей деревни.
– Вы не подумайте, что я поддерживаю некроманта, – прикладывая руки к груди, говорил староста. – Я ненавижу этих гробокопателей всем сердцем! Но Итон – еще совсем мальчик! Он – мой единственный сын. Если я его потеряю, как мне дальше жить?
– А если он станет живым мертвяком, ты его не потеряешь?! – запальчиво спросил главный оппонент Хвана – высокий худой мужчина в годах, но с огненно-рыжими волосами, такого же цвета бровями, усами и бородой.
– Замолчи, Александер! – прикрикнул на него староста, но Александер огрызнулся:
– Ты мне рот не затыкай! Всю жизнь ты не во что не влазил, всегда был в стороне от всего! И теперь думаешь отсидеться!
– Да, думаю! – с чувством выкрикнул Хван. – Некромант здесь задерживаться не будет, придет и уйдет – можно будет в лесу отсидеться!
– Всю жизнь будешь прятаться?! И нас, как зайцев, по лесам гонять?! – возмутился Александер, и его поддержало еще несколько голосов. – Ты совсем уже всякую совесть потерял, Хван! Ты забыл лицо своего отца! А наши предки здесь удержались не просто так – им много раз приходилось за оружие браться!
Послышалось еще несколько одобрительных голосов. Им возражали. Дискуссия набирала обороты, а мы тем временем спешили быстрее закончить эту странную трапезу на фоне выяснения отношений с крестьянами. Проглотив последнюю ложку похлебки, я встал, поклонился Хвану, поблагодарил его за ужин. А затем сказал:
– Решение принимать вам, но я хочу, чтобы вы поняли – сегодня мы можем победить некроманта, он еще слаб. У него только около пятидесяти зомби, и с ними мы можем справиться. Если мы сегодня проиграем эту битву, завтра у него может оказаться сто, двести, тысяча воинов – и тогда его уже никто не остановит. Лично я считаю, что для любого из нас лучше пасть в этой битве, чем увидеть то, что будет после победы некроманта. Я понимаю ваши чувства к своим детям, но подумайте хорошенько, что будет большим милосердием для них – смерть в бою или жизнь после смерти?
Вокруг воцарилась тишина. Хван отводил от меня взгляд и нервно кусал губы, Александер торжествующе смотрел на него, скрестив руки на груди.
– Завтра утром мы уйдем в Гасенск и скорее всего разместимся там в крепости, – продолжил я. – Если кто-то из вас захочет к нам присоединиться – вы будете знать, где нас найти. А сейчас извините, но нам нужно отдохнуть перед дорогой.
Хван молча кивнул и повел нас во внутреннюю комнату, где для нашего отряда был устроен ночлег. Пол здесь застилали мохнатые звериные шкуры, на которых должны были расположиться мы, мужчины, вчетвером, а для Шебы Хван застелил ложе. Пожелав нам спокойной ночи, староста ушел, и, едва за ним закрылась дверь, спор между крестьянами возобновился. Я вздохнул и улегся на шкуры.
– Во всяком случае, – потягиваясь и закрывая глаза, пробормотал я, – песня мне удалась!
– Да уж! – буркнул Боб.
– А среди магов бытует мнение, что магия бардов – самая беспомощная, да беспомощная, – задумчиво проговорил Джонатан, усаживаясь рядом со мной. – А ведь ни один маг не может сделать того, что сегодня сделал ты, юный бард!
– Правда? – уже погружаясь в сон, спросил я удовлетворенно.
– Правда, – подтвердил Джонатан, – да, правда. Маг может подавить волю человека, может одурманить его и заставить выполнять свои приказы. Но зажечь сердце, да, зажечь, так, чтобы человек сам пожелал помочь, маг не может. Не может, нет, – укладываясь рядом со мной, бормотал Джонатан.
– Каждому – свое, – засыпая, проговорил я или подумал, что проговорил, потому что в следующую минуту я уже провалился в темноту, в беспокойное царство сна.
