– Нет… – прошептал Брофи.
Нет. Он еще не готов. Мелодия, бывшая его спутницей много лет, грохотала в ушах.
По подземной палате снова пронесся порыв ветра.
Он не мог пройти испытание. Не мог, потому что уже отступил перед злой силой, и черный голод все еще сидел в нем, выжидая подходящего момента, чтобы снова им овладеть. Каменное Сердце просто убьет его.
Всматриваясь в меняющиеся цвета, Брофи протянул руку к Камню. Сердце колотилось так быстро, что болели ребра. Красная капля упала на поющий алмаз. И тут же его как будто встряхнуло. Он опустил ладонь на Камень.
Это было похоже на удар молнии. Брофи рухнул на колени перед пьедесталом. Неистовый огонь прошил его с головы до ног. Из горла вырвался крик. По грубо обработанным стенам пещеры запрыгали, разбежались, меняясь и мигая, радужные блики. Голос уже не просто гремел, он достиг хаотичного крещендо и проник в тело Брофи, раскатился по рукам и ногам, заполнил голову. Разрозненные картины пролетали перед ним, как подхваченные ураганом клочки тумана.
– Нет! – Он попытался отдернуть руку, но Камень не отпускал. Дороги назад не было.
Мысли и воспоминания закружились и, будто затянутые водоворотом, устремились в Каменное Сердце. Образы его матери. Беландры, с распростертыми руками встречающей бегущего к ней малыша. Шары, смеющейся и гладящей его по волосам на марсовой площадке керифского корабля. Самые интимные, самые далекие воспоминания стали достоянием Камня. Воющая буря унесла все, опустошила его и оставила ни с чем.
Привычные, знакомые картины заменялись другими. Через образы Камень передавал ему свои намерения, указывал предуготовленный путь. Весь, от начала до конца.
– Нет, – прошептал Брофи. – Только не это…
Вихрь кружил по пещере, голоса и видения сталкивались, сливались или разлетались в стороны в его голове.
– Я не могу… – Он сжал каменный осколок. – Не хочу…
И снова видения хлынули через него могучим потоком. Снова и снова повторял Камень свое послание. Снова и снова указывал предначертанный ему путь. Картины менялись, но конец у всех был один и тот же. У всех, кроме одной. Брофи приник к Камню, прижался к его прохладной поверхности горячим лицом. Голос ввинчивался в грудь, и сердце замедляло ход до тяжелых, глухих, отчаянных толчков. И образы, многочисленные пути в будущее, начали тускнеть и меркнуть.
Силы покидали его.
– Я не могу… не хочу…
Огненный вихрь сдавил сердце, и оно… остановилось.
Вялое тело сползло на пол к основанию пьедестала, и только правая рука осталась на Камне.
Какой-то миг – а может быть, вечность – Брофи еще сопротивлялся Камню, хотя и без надежды на победу, но в конце концов сдался и, отдав ему свою жизнь, принял его взгляд, его представление о будущем и свою судьбу.
Рука соскользнула с алмаза. Голос Камня опять звучал тихо и нежно, пробуждая в нем силы, наполняя энергией, как магия Зелани. Брофи перекатился на живот и поднялся на колени.
С криком отчаяния он вырвал из руки обломок Камня. Из разверзшейся раны хлынула кровь.
Но и теперь, окруженный мягким пением Каменного Сердца, он все еще мог выбирать. Мог, например, убежать из города с Шарой, построить хижину на далеком острове, пасти коз и растить детей.
Подбородок дрожал. Брофи стиснул зубы, приставил острый конец скола к груди, положил сверху одну руку, потом другую.
Он судорожно вздохнул и упал вперед, на острый, как игла, край, разрывая плоть и кости, загоняя алмаз в сжавшееся сердце.
ГЛАВА 22
Креллис закрыл за собой заднюю дверь «Голубой лилии» и с облегчением выдохнул. Главной достопримечательностью мраморного театра считались стоящие у входа четыре голубые колонны. В лучшие времена зрители собирались в антракте на балконе, потягивая вино и наслаждаясь видом на бухты. Теперь там собиралась только вода.
Креллис поплотнее закутался в плащ и шагнул под дождь. Польза от Зелани, конечно, большая, но у него от них мурашки ползли по коже. Чародеи плодились подобно крысам, и каждый нес в себе частичку Виктериса. И пусть покойный магистр так и не смог подчинить его своей воле, толпа мятежных Зелани, как обоюдоострый клинок, была слишком опасным оружием. Тому, против кого они ополчатся, не позавидуешь, а рассчитывать на их верность не приходилось.
Захватив театр, юные чародеи превратили его в свой дом и штаб. Их предводитель, приятный с виду юноша по имени Калеб, заявил, что такой выбор отвечает их драматическому восприятию жизни. Креллис так и не понял, шутка это или нет, но на всякий случай сохранил серьезное выражение лица.
С энтузиазмом встретив предложенный братом Осени план, молодые люди незамедлительно приступили к подготовке и тут же начали раздеваться. Креллису было предложено присоединиться к церемонии, но ему стало не по себе уже от одного вида соблазнительно извивающихся чаровниц. Вспомнив почему-то о Беландре, он поспешил ретироваться. Ритуалы Зелани интересовали Креллиса мало – пусть хоть шкуру с себя сдерут, только бы делали что требуется.
Он вышел на улицу. В переулке между театром и расположенным неподалеку трактиром несколько дней назад начали менять брусчатку, и сейчас груды щебня и кучки булыжников казались островами в мутном потоке.
Буря еще не улеглась. Под ногами хлюпала грязь, дождь бил в спину, и пропитавшийся водой капюшон сползал на лицо. В какой-то момент он остановился посредине улицы, прикидывая, не вернуться ли к Беландре. Можно было бы поделиться с ней планами.
Нет. Она свое решение приняла. Предпочла умереть, но не быть с ним. И выразила это вполне ясно.
Креллис утер бороду, перебрался на другую сторону переулка и укрылся под лестницей. О том, как брат Осени спас город, Беландре расскажет кто-нибудь другой. А потом, подчинив себе и Огндариен, и Физендрию, он отправит ее в ссылку. Пусть поживет в изгнании, пусть поскитается по чужим дворам, переходя от одного владыки к другому, пока не надоест всем, и от нее просто избавятся, как избавляются от любого мусора.
Физендриец глубоко вздохнул, и мысли о Беландре ушли. Приближалась битва, и он уже предвкушал, как врубится во вражеский строй. Ему так недоставало этого: радости боя, мимолетного ощущения бессмертия, возникающего в тот миг, когда рядом умирают другие.
Он уже решил, что не оставит после себя никаких наследников. Даже если все пройдет по плану, даже если ему достанется корона Физендрии, династия прервется на нем. Креллис рассчитывал, что будет править долго и успешно, а раз так, то пусть лучше его семью поминают за это, а не за жестокости и провалы отца и братьев. Да, именно так…
Острая боль пронзила грудь, и Креллис невольно моргнул. Боль распространялась по всему телу и шла от камня, который как будто вдруг вспыхнул. Он рванул бумагу, стиснул зубы, втянул свежего воздуха. Да что же это такое?
