Дел оказалось немного: в магазине «Волна» – не новомодном супермаркете, а типичном окраинном продуктовом магазинчике, где слабо пахло хлоркой и несвежими продуктами, Тильвус сдал бутылки, вышел на улицу, огляделся и взял курс на синий киоск, что стоял неподалеку. Там он купил у неприветливой продавщицы свежий батон «нарезной», пакет молока, стаканчик и побрел на остановку, подыскивая по пути спокойный дворик или сквер, чтоб присесть и наскоро перекусить.
Прибрежный был обычным рабочим районом. С недавних пор его стали называть спальным и Тильвус долго ломал голову, пытаясь догадаться, что бы это значило, но так ни до чего и не додумался. Рабочим же Прибрежный считался потому, что тут находился завод, который раньше выпускал сельхозоборудование, и все, кто трудился на «Сельхозе», селились неподалеку, в панельных девятиэтажках, которые завод строил для сотрудников. Жилье работникам полагалось сразу же, поэтому устроиться сюда на работу было не так-то просто. После того как над страной пронеслись новые веяния, завод тихо скончался: комбайны и молотилки оказались почему-то никому не нужны.
Короткая улица, по которой брел великий маг, упиралась в перекопанное картофельное поле, тянущееся до самой реки. По краям поля стояли полуобвалившиеся черные вышки и покосившиеся столбы, с которых свисала ржавая колючая проволока.
Вскоре Тильвус заприметил небольшой дворик, весь засыпанный кленовыми листьями, и свернул туда. Во дворе было пусто, лишь сидели за столиком под деревом два старика, оба одинаково дряхлые и седые. На столике лежала картонка, расчерченная клетками, а перед каждым из стариков возвышалась кучка плоских камней. Тильвус сел неподалеку на перевернутый ящик, отломил кусок батона, поглядывая в сторону стола: камни оказались обычными гальками-голышами.
– Чего смотришь? – поинтересовался один из стариков, в серой клетчатой кепке, бывшей в моде лет пятьдесят назад. Спрашивал он довольно миролюбиво. – Интересно?
Великий маг пожал плечами.
– Игра это такая, китайская. «Го» называется. Вишь, вот у него белые камни, – старик кивнул на кучку голышей, – а у меня – черные. Положено так. Го…
– Вей ци, – глухим бесцветным голосом поправил его другой старик, одетый в теплую синюю куртку.
– Это в Китае так прозвали… а у нас – го, – упорствовал старик в кепке.
Тильвус отломил от батона следующий кусок и сунул в рот. Батон «нарезной» был мягкий и вкусный – хлеб в городе выпекали отменный, хотя великий маг до сих пор тосковал по ячменным лепешкам, которые в Доршате пекли в каждом трактире. Здесь же о ячменных лепешках никто и не слыхивал.
– Китайцы пленные нас играть и выучили, – бормотал старик в кепке и плаще. – Шпионы…
– «Шпионы», – проворчал другой, принимаясь в особом порядке раскладывать светлые голыши, обточенные речной волной. – Все у тебя шпионы…
Тильвус вдруг заметил, что пальцев на правой руке у старика нет, вместо пальцев култышки.
– Отморозил, – пояснил тот, заметив взгляд мага. – Давно уж… Морозы зимой стояли крепкие, а рукавиц-то не было, не положено нам. Ну и отморозил.
Тильвус промолчал и отломил следующий кусок. Старик ткнул култышками в сторону картофельных полей:
– Вот тут, где поля картофельные сейчас, тут лагерь наш был. «Рыбачка» назывался. Слыхал, может? Нет? А чего? Нездешний, что ли? А… Лагерь, да. Попал я туда в двадцать лет и ровно двадцать лет землю там и топтал.
– Кругло как получилось, – заметил старик в кепке, двигая по картонке камни. – Ишь как… и так – двадцать, и сяк – тоже двадцать.
Тильвус поглядел в сторону полей.
– Не знал, что лагерь тут был, – сказал он только для того, чтоб его молчание не показалось невежливым.
– Был, был, – покивал старик в кепке. – Всякие тут сидели, во как. А ты-то не сидел? Повезло, значит…
– Всякие?
– Враги народа, – пояснил старик, аккуратно раскладывая черные голыши в ряд. – Враги, во как. Привезли их сюда зимой, первых-то… А тут поле голое, земля промерзла и снегу по пояс. Ну ничего… ямы копали, столбы ставили, вышки… пока работаешь, не замерзнешь. Ну а баклуши бьешь – сам виноват… не Сочи у нас тут. Не южный берег Крыма. – Он повертел в руках голыш и положил на стол. – Много народу-то померзло в первый год, во как.
– Много… – глухим голосом подтвердил другой. – До сих пор как картошку-то копают, кости человеческие нет-нет да и выкопнут. Ведь людей сколько тут похоронено…
– Враги народа, – поправил его старик в кепке.
– Двадцать лет – прилично, – проговорил маг, прикинув этот срок к меркам человеческой жизни.
– Сначала-то десять было, – сказал старик. Тильвус не раз замечал, что под старость люди становятся словоохотливыми, точно, рассказывая о себе, надеются хоть как-то зацепиться за уходящую жизнь. – А потом еще десятку накинули, да… Всем, у кого срок-то заканчивался. – Он задумался, двигая по картонке голыш. – А в тот день, как объявили нам это, я в карцере сидел… попал на десять суток, без выводки.
– После десяти-то суток редко кто выходит, во как, – заметил старик в кепке. – Все больше покойников выносили из карцера-то. Закоченеют они там, к полу примерзнут, тяжко вытаскивать-то… Сперва ломом отковырнуть надо, а потом уж…
– Да и я бы закоченел, если б кто-то из дежурных не пожалел…
– Как это? – не понял Тильвус.
– Дежурили-то они сутки через двое, – пояснил старик. – А в карцере кормили-то как? Раз в день – хлеба пайка. Вот он, дежурный какой-то, в пайку-то раз в два дня кусок сахару вдавливал. Спас меня…
– А дознаться бы, кто это, – неожиданно жестко проговорил старик в кепке. – Какая сволочь это делала, дознаться, да его самого бы… в карцер-то, во как!
Тильвус повертел в руках кусок батона и сунул в карман: есть внезапно расхотелось.
– А как реабилитировали нас, вот тут на заводе и работал. – Старик ткнул култышками в сторону бывшего завода. – Сперва в бараке жил, потом квартиру дали…
– Хорошо, – неуверенно проговорил великий маг.
Старик оперся обеими руками на палку, забыв об игре в го и глядя на картофельные поля.
– Хорошо, конечно… Вот в этом самом доме, – он кивнул на девятиэтажку, – квартиру-то дали. Окнами аккурат на мою зону, на лагерь бывший. Чтоб всю жизнь видел… И надзиратель мой, что двадцать лет меня охранял, напротив меня проживает… дверь в дверь… и каждый день я его вижу. И до смерти так будет. – Он посмотрел на дом. – Хотел было поменять…
– Квартира-то ведомственная, во как! Как ты ее поменяешь? – ухмыльнулся старик в кепке. Тильвус заметил, как во рту у него блеснули стальные коронки. – Живи уж, где посадили… Прописали то есть…
Бывший зэк плюнул, поднялся, тяжело опираясь на палку, и побрел к дому, шаркая ногами в растоптанных ботах.
