— Олег Анатольевич, — представился он.
Ему было лет сорок. Густые волосы, когда-то ярко-рыжие, теперь стали пегими, голубые глаза потеряли блеск. Впрочем, он был еще трезв и довольно приветлив.
— Мы с твоим отцом в одном классе учились, — сообщил он, оглядев меня с ног до головы. — Еще в Хворостове. Ты похож на него, один в один. Я чего и посмотреть-то хотел сперва: думал, узнаю, нет?
— А это он просил? Сперва посмотреть?
— Сечешь, — одобрил он. — Верно, он попросил. Пойдем-ка в хату уже. Посидим, чаю попьем.
Чай у Олега Анатольевича отдавал шваброй. Зато у него были замечательные хлебные сухарики, не из магазина, а домашние. Притом черные, ржаные: почему-то в этих местах обыкновенный черный хлеб был редкостью, все ели какой-то серый. Я грыз эти сухарики и ждал, пока Олег Анатольевич отыщет в глубинах комода фотоальбом выпускного класса. А почему нет, думал я. Хватит уже меня опознавать. На вас тоже не мешало бы полюбоваться.
Хозяин отрыл альбом и принес мне. «Смотри, вот мы, — ткнул он на два снимка рядом. — Друзья были».
Я прищурился. На черно-белых фотках запечатлелись два давно не стриженых, по тогдашней моде, парня с пробившимися усиками — этакие песняры. Один был похож на меня. Но не это было главным. «Вот что надо бы показать Максу», — подумал я. Если убрать у семнадцатилетнего Олега Кураева идиотские рыжие локоны и похабные усики, то получится Максим Федоров с точно такого же школьного альбома, который нам вручили в прошлом году. Только у Макса лицо поглупее, потому что он изо всех сил старался не рассмеяться. Как вы думаете, кто его смешил?
Да ну, ерунда. Мой друг Макс был не меньше похож на своего отца, Валерия Иваныча. А вот Валерий Иваныч с Олегом Анатольевичем похожи не были. Я не стану делать никаких выводов. Пусть это будет предметом исследования для следующих поколений.
— И как только вас военрук не обстриг, — заметил я.
— А он месяца за три объявил: хрен с вами, можно. Ну, как перед дембелем. Мы с ним водку пили на выпускном вечере. В сортире. Свой был мужик. Помер, правда, рано.
«Сейчас предложит водки выпить», — решил я.
— А кстати, ты не хочешь… того, этого? — хозяин щелкнул пальцами где-то возле горла.
— Да я за рулем.
— Скажи, пожалуйста. А я вот уже не одну машину пробухал. Я подсчитывал.
Вот в это верилось без труда. Жилище Олега Анатольевича изнутри было еще неказистее, чем снаружи.
— Так а вы с отцом правда дружили?
— Ну да, до самой армии. Только Николс в армию все равно не пошел, учиться поехал…
«Николс?» — удивился я. Никогда я не слышал, чтобы отца так звали. Это было занятно: юные провинциальные хиппи-англоманы. И куда что делось.
— Ну и вот, — продолжал бывший хиппи. — А я загремел на два года. Во внутренние. На БАМ, зеков охранять. Чуешь, какой облом?
— На БАМ? — переспросил я.
— Ну да. На байкало-амурскую железную дорогу.
Там, где раньше тигры срали,
мы построим магистрали, —
прочел он вдруг и захохотал. Действительно, было смешно.
— А что? Время было такое… героическое. Потом-то ничего, устроился. Денег даже подзаработал. Зекам ведь всегда чего-нибудь да нужно с воли, то-се, пятое-десятое… Теперь вот сын тоже служит, но под Москвой.
— Теперь-то ладно еще, — осторожно сказал я.
— Ага, ладно. Был тут под Новый Год. На нем лица нет. Колбасу увидал, как набросится… То ли дело, мы приходили. Щеки — во, пуговицы в ряд, все девки — твои…
— Отец просил у вас что-то узнать, — напомнил я. — Он мне написал, что вы что-то важное скажете.
— Правильно, правильно. Кончай, хрен старый, жизнь вспоминать. Кому это интересно.
— Да вы не обижайтесь, Олег Анатольевич. Я ж еще не ухожу. Просто мне интересно: что за секрет такой?
— Давай-ка, за рулем, мы все же накатим с тобой по рюмочке. А?
— Ладно, накатим, по чуть-чуть, — подыграл я ему. — Чтобы колеса крутились.
Через пять минут Олег Анатольевич снова взялся за альбом. Раскрыл его, полистал, протянул мне.
— Смотри-ка вот. Это Ларик.
Я ожидал увидеть очкастого мальчишку-отличника, а на фотке оказалась девушка, в темном платье и отутюженном белом передничке: это была старинная ученическая форма. Светленькая, с черными глазами, эта десятиклассница показалась мне до странного привлекательной, несмотря на комсомольский значок — и на 1975 год, оттиснутый на обложке. Я скользнул взглядом по ее груди, хозяин заметил и отобрал альбом.
— Такая вот у нас была одноклассница. В Хворостове осталась жить.
— И вам она нравилась? — спросил я, стараясь не быть развязным. — Обоим?
— А сам как думаешь?
Отвечать я не стал. Хозяин почесал под мышкой, хмыкнул и продолжил:
— Придется тебе туда поехать. К синему морю, в город Хворостов. Улица Железнодорожная, 15, квартира два. Лариса тебе все и расскажет. И покажет… Вот что я Николсу обещал передать, слово в слово.
— А больше ничего он не просил передать?
— Нет. Посмотрел, как мы тут живем, даже денег мне оставил. Ну, я не просил, да только как-то само получилось…
— Денег оставил?
Олег Анатольевич округлил честные глаза:
— Ну, он прямо с вокзала ко мне заехал. Я говорю: Николс, давай посидим по-людски, как раз вечернего поезда дождешься. От нас до Хворостова два раза в день электричка ходит. А он мне: никак нельзя, дела, дела… Такой деловой стал батька твой, прямо сил нет… А потом посмотрел на меня, посмотрел, да и говорит: ну ладно, давай по рюмочке… За встречу. Прямо как ты.
— Да, может, еще по рюмочке? — предложил я. А что оставалось делать?
— Пора бы, — с удовольствием откликнулся хозяин. — Пока Мария моя не пришла.
Задача привычно усложнялась. Бывший одноклассник оказался очередным флажком на трассе. Вряд ли отец посвятил его в нашу общую тайну — так, подстраховался, и все. Но что-то Олег Анатольевич положительно недоговаривал. Что-то еще. Не дурное, нет. Скорей грустное. Я заметил, как он снова перелистнул страницу. Посмотрел. Потом тихо сказал:
— От меня привет передай.
И со вздохом спрятал альбом обратно в нижний ящик комода.
Дальше дело пошло веселее. Прошел час, прежде чем я вернулся к автобусу. Долго смеялся, что-то сбивчиво рассказывал. Спрашивал у Макса — не гостила ли его матушка в Волгореченске, году в восьмидесятом? Макс заявил, что нет, и всерьез обиделся. За руль меня не посадили. Уже темнело; я немного проветрился и успокоился. Мне захотелось написать отцу письмо, как мы условились, дождаться ответа и на сегодня покончить с делами. А завтра совершить победный марш-бросок на город Хворостов, приступом взять дом на Железнодорожной и… что будет дальше, я не знал.
