Я, конечно, отмахиваюсь, но их же человек двадцать, и все с монтировками. Все равно прибили бы. Правильно их зовут: дальнобойщики. Уже все, перед глазами все плывет, как нокдаун. Встать не могу.
Как вдруг тут слышу, кто-то кричит: не бейте его, я его знаю! Смотрю, а это девчонка с трассы, помните, Машка. Помните, да? Еще как? Не понял я вашего юмора. Ну, в общем, растолкала там всех, вцепилась, не помню уже, чего говорила, только мужики вроде отстали. Да к тому же смотрят, у тех в „бмв“-то совсем плохие дела. Надо когти рвать, говорят, а то вот-вот менты приедут. Короче, разъезжаться начали. А Машка со мной осталась. Еще, помню, дождь сильный начался, молнии, гром. Повар, оказывается, скорую вызвал. Меня сюда привезли. Больно было очень. Ничего не помню. Просыпаюсь, а тут Макс на меня смотрит. И вы с Костиком. И девчонка эта.
Такая вот х…йня».
Эпизод40. От тюрьмы Шерифа спас повар, который шепнул пару слов по-армянски толстому и носатому фельдшеру «скорой помощи». Фельдшер увез его еще до разбирательства и поселил в уютной палате горбольницы с диагнозом «несчастный случай». Несколько пострадавших дальнобойщиков поместилось в другом отделении. Они помалкивали в тряпочку: видно, сами монтировками намахались всласть. Потерпевших милиция почему-то не нашла.
Но обо всем об этом мы узнали после.
А тогда, выехав с больничного двора, мы снова отправились на Железнодорожную. Уже была глухая ночь. Окна не горели.
— Маринка, тебя к дому? — спросил я, осторожно подъезжая к пустынному переезду.
— Ну, а куда, — печально откликнулась она. — Хотя спать не хочется.
— Вот именно. Поехали за пивом, — сказал Макс. — Сколько дней уже носимся, как подорванные. Надо хоть раз посидеть спокойно. Как раньше.
Судя по всему, Макса тоже накрыла пенная волна ностальгии, и я даже знал, где именно: на задворках больницы, как две капли воды похожей на нашу.
— А что? — повернулся Макс к нашей пассажирке. — Марина, ты ведь не против?
Я смотрел на Марину в зеркало. Она подняла глаза на Макса, и их взгляды встретились. Мне отчего-то стало грустно.
Я развернул машину, и спустя недолгое время мы уже подъезжали к небольшому магазинчику с вывеской «24 часа». Молодая разбитная продавщица, похожая на цыганку, посмотрела на нас иронически. Заполнив трюмы под завязку, мы легли на прежний курс, с приятным стеклянным звоном пересекли железнодорожные пути и, миновав знакомый ряд темных бараков, заехали на ближайший пустырь. Я заглушил мотор и перешел в кают-компанию.
Было тихо. Костик зажег свечку, и окружающий мир, как обычно, пропал для нас — только слышно было, как в кронах деревьев шумит ветер. Мы несколько минут сидели молча, прихлебывали пиво и — как бы получше сказать? — дружелюбно глядели друг на друга.
— Хорошо, наверно, когда есть свой автобус? — спросила вдруг Марина. — Едешь куда хочешь.
— Да я всю жизнь об этом мечтал, — честно ответил Макс. — Собраться и поехать по трассе. Чем дальше, тем лучше.
— Девчонок катать?
— А то, — усмехнулся Макс, как ни в чем не бывало. Я не удержался и вздохнул. А Костик — тот и вовсе покраснел.
— Парни все такие, — заявила Марина. — Наши местные и те туда же. Хотя автобус купить пока никто не додумался.
— А ты бы согласилась с нами поехать? Если бы мы позвали? — спросил я.
— Что, уже зовете? — она рассмеялась, обошла столик и с очень игривым видом забралась с ногами на наш знаменитый задний диван. Вы скажете — случайно? Хрен там — случайно. И не боялась она ничего, и как будто заигрывала с нами со всеми, и вообще — воля ваша, но мне никогда еще не приходилось оказываться в такой идиотской ситуации. Еще немного, и я сгрыз бы себе все локти и даже пятки.
Макс, похоже, чувствовал то же самое. Они переглянулись с Костиком и вылезли из автобуса отлить (мы тут рядышком, — неуместно сообщил Костик). А пока они в темноте искали подходящие кусты, Марина внимательно посмотрела на меня и спросила очень спокойно:
— Петь, а если нет никакого тайника? Что ты будешь делать?
— Маринка, — сказал я. — Может, этих денег и вообще в природе нет. Да и черт с ними. Я только хотел тебе сказать, что… пусть твоя мать меня не полюбит… когда я вернусь домой, я буду скучать о тебе. Как ни о ком вообще… Я не то говорю?
— Ты не говори ничего. Только не уезжай.
Я вскочил и в одно мгновение оказался рядом с ней. Мне хотелось, чтобы она говорила со мной еще о чем-нибудь, все равно о чем. Я тихонько погладил ее волосы; она поймала мои руки и зажмурилась на одно мгновение, а я замер на целую вечность. Но вечность кончилась, и я услышал:
— А вот это уже совершенно лишнее.
Я мог бы стереть этот кусок текста — вы всё равно не почувствуете разницы, замени я его сейчас каким-нибудь буниным или барбарой картленд, — но, пожалуй, я его оставлю. Потому что я — не слюнявый барин-сочинитель, и не извращенец, спускающий прямо на исписанный лист бумаги, вроде этого француза с его les enfants terribles. Этот отрывок прошлого записан в моей памяти огненными буквами, — что смысла убирать десяток строчек на экране? Вы не услышите от меня никаких жалоб, кроме этой, первой и последней: я не виноват, что девушка, в которую я втрескался по уши, была моей сестрой.
За спиной лязгнула дверь:
— А мы с улицы всё видим, братики-сестрички, — Костика душил смех. Макс молча уселся на свое сиденье и взялся открывать новую бутылку. Он для чего-то повертел ее перед глазами, зажал между колен и вооружился отверткой.
— Маринка, это нечестно, — проговорил он, подцепляя краешек пробки. — Целоваться с братом, когда вокруг так много хороших пацанов.
Тут, верите или нет, моя сестра делает шаг по направлению к Максу, протягивает руку, откидывает выгоревшую челку с его лба, запрокидывает его одуревшую голову и легонько целует прямо в губы.
Я застонал — мысленно, конечно.
Бутылка в руках у Макса зашипела и залила его руки липкой пеной. И все кончилось.
Эпизод41. Утром Маринкина мать вернулась с ночной смены. И заловила меня у водопроводной колонки. Согнувшись в три погибели, я пытался чистить зубы. Струя шипела и разбивалась о землю ледяными брызгами. Мои джинсы уже были мокрые, хоть выжимай.
— Петя, — окликнула Лариса Васильевна. — С добрым утром.
Я выпрямился и постарался широко улыбнуться.
— Как ночь прошла? — спросила Лариса Васильевна как бы между прочим.
«Да так себе, — подумал я. — Чуть не грохнули. Короче, все в порядке».
А вслух сказал:
— Спасибо вам, Лариса Васильевна. Мы нашего друга навестили в больнице. Несчастный случай…
— Спасибо мне можешь не говорить даже. Знаю я, какой у него там несчастный случай. Гачикян мне тоже лапшу вешал: совсем случайный, совсем несчастный… А то я не отличу ДТП от драки с поножовщиной. После десяти-то лет на «скорой».
