Это была двадцатистрочная заметка в местной газете, на последней полосе, в колонке «Происшествия». Тогдашние газеты были желтыми, но всего лишь из-за дрянной бумаги; эти газеты расклеивались на уличных щитах, и горожане читали их, степенно перемещаясь от полосы к полосе, заложив руки за спину, хмуря брови и по временам улыбаясь чему-то далекому, — то ли победам хоккейной сборной, то ли неуклонному росту прироста. Но эта колонка, зажатая между погодой и кроссвордом, была безрадостной. Тусклая сводка УВД была старательно выхолощена и урезана до уровня здорового советского дебилизма. Заголовок — вот и все, на что решился редактор. Заметка называлась «Жуткая находка».
Строки плясали перед моими глазами.
Труп молодой девушки был обнаружен во время планового обхода подвалов по окончании отопительного сезона. Смерть, по результатам предварительной экспертизы, наступила в начале зимы. Причина выясняется.
Как обычно, я мог читать между строк.
В тот вечер медсестричка Светка пораньше отпросилась из военкомата. Она торопилась в гости к своему молодому человеку. О существовании молодого человека не знали даже ее родители. Это многое объясняло.
Гаденыш так и не решился заявить о себе. Поэтому Светку искали где угодно, только не там, где нужно. И нашли уже весной, когда на улицах растаяли последние сугробы, а из подвалов пришлось откачивать воду.
Мы были детьми, но и до нас время от времени доходили страшилки о скелете в подвале и о пионерке, что повесилась на красном галстуке. Девочка, в которую я был влюблен в свои тринадцать, пугалась до полусмерти, когда при ней рассказывали такие истории.
Она могла бы не пугаться зря. Ее история закончилась иначе.
Лида, моя секретарша, тоже боялась всего подряд. Боялась даже наших пациентов. И Жорика больше всех.
— Куда ее увезли? — спрашиваю я у Вовчика.
— Ну… откуда я знаю. Домой, наверно. А может, в ночной клуб. Она просила тебе привет передать.
Я знаю, что он врёт. Пробую пошевелиться в кресле.
— Расстегни браслеты, — говорю я.
— Не было такого распоряжения.
— Так позвони.
— Не было такого указания.
— Бл…дь, а какое указание было? — не выдерживаю я.
Вовчик только улыбается.
Один из бизнесов Жорика — охранные структуры. Мальчики по вызову. Обсуждать с ними их служебные полномочия — бессмысленно и бесполезно. Можно огрести по почкам.
Однако не всё здесь определено служебным регламентом. Вовчик тоже любит самодеятельность. Вот он берет со стола пульт дистанционного управления, рассматривает, тычет пальцами в кнопки. Я с тревогой наблюдаю за его действиями.
Он трогает джойстик. Моторчики начинают жужжать, титановые шарниры приходят в движение.
— Ты что это затеял? — Мои ноги ползут выше головы. — Прекрати это делать!
Но Вовчик не слушает. Он любопытный.
— Сломаешь кресло, не расплатишься, — говорю я.
Моторчики жужжат.
— Че, сильно дорогое? — интересуется Вовчик.
— По цене иномарки.
Движение замедляется. Вовчик напряженно думает. Трогает пульт. Моя космическая капсула постепенно возвращается в стартовое положение.
— А с чего оно такое крутое, а? — спрашивает Вовчик.
— Долго объяснять.
— Вот зачем ты бычишь, доктор? Взял бы да объяснил по-людски.
Механизмы вновь оживают. Мои мускулы поневоле напрягаются. Говорят, мозги у этого кресла можно прошить заново. Снять ограничители. И тогда получится самая настоящая дыба, как у Ивана Грозного. Чтоб вылущивать кости из суставов и вытягивать позвоночник гармошкой. Но и нынешних предельных величин достаточно, чтобы…
— На стоп нажми, — говорю я негромко. — Иначе оно прямо сейчас произойдет. А это не для слабонервных.
— Чего произойдет?
— Катарсис. Ты думаешь, за что мне люди по полторы штуки платили?
Бедный, бедный Вовчик. Ему довелось отсидеть два года по малолетке, потом он служил в закрытом гарнизоне на Новой Земле. Что такое катарсис, он не знает, но слово ему нравится. Так мог бы называться аварийный выход из этого обрыдлого жизненного пространства, в котором люди толкаются, понтуются, распиливают бабло и уныло трахают баб, притом Вовчику достается куда меньше, чем многим другим. Хотелось бы, конечно, хорошо нюхнуть кокса и выйти потом на балкон собственного пентхауса, чтобы глядеть на искрящееся ночное небо и дышать морозным воздухом, о чем (заметим в скобках) всегда мечтал один талантливый психотерапевт. Но загадочный катарсис, по Вовкиным понятиям, должен быть даже круче.
Он принимает решение. Нагибается надо мной и расстегивает ремни.
— Ты правда по полтора косаря с клиента брал? — спрашивает он.
Я молча киваю. Мне очень хочется поприседать, поразминать ноги и руки. Но правильнее будет потерпеть. По ногам бегут мурашки: ощущение отвратительное.
Владимир все еще сомневается.
— Давай-ка проверим, — говорит он наконец. — Если не работает — обратно сядешь.
Я пожимаю плечами. Вовчик — парень крепкий. Под пиджаком у него — полноразмерный пистолет в удобной подплечной кобуре.
— Перед сеансом брюки надо снять, — предупреждаю я. — А если по уму, то и плавки. Эффект будет неудержимым.
Вовчик смотрит на меня расширенными глазами.
— Ты смотри, это… — начинает он. — С катарсисом своим, не перегибай палку…
— Катарсис будет твой, Владимир. А палка будет такая, что хрен перегнешь.
Кажется, я объясняю доступным языком? Да. Его взгляд блуждает, глаза делаются маслянистыми, как от хорошей дозы, но мысль его все еще движется в правильном направлении:
— Имей в виду, двор на сигнализации… ты не сможешь уйти.
В последних его словах мне чудится нечто интимное. Усмехаясь про себя, я помогаю ему раздеться и взобраться на кресло (оно застряло в неудобной полупозиции, но Вовчик справляется).
И вот космонавт пристегнут и готов к отлету. Мускулистый торс обвязан простынкой. «Может, глотнешь для смелости?» — предлагаю я ему. Он мотает стриженой головой. А мне вискарь неизменно помогает. Да, помогает. К тому же на часах — полчетвертого ночи.
Моторчики гудят, изменяя геометрию его мира. Новый файл открыт. Можно начинать.
— Владимир, — окликаю я его.
— Да.
— Будешь отвечать на мои вопросы. Быстро и сразу. Иначе будет больно. Понял?
Он дергается всем телом. Ремни поскрипывают.
Я вижу его насквозь. Поначалу можно ни о чем и не спрашивать. Ассоциации с именем? Неглубокие. Путин, Владимирский централ. Тут все очевидно. Статус, иерархический ряд? Легко понять. Уровень агрессии? У-у-у, похоже, достаточный. Вон как он бьется на гарроте. Вектор агрессии? С этим сложнее.
