Соседкиных Невесток я, со свойственной мне близорукостью, изначально плохо разглядела и теперь не различаю, сформировав для удобства образ Единой Невестки. Она имеет грубо крашенные черные волосы, одета в зеленую футболку до середины бедра со словом О-ПА на животе, голые синеватые ноги и постоянно курит на лестничной площадке ароматизированные сигареты. Когда она выращивает младенца, я не знаю, скорее всего, младенца выращивает домовитая свекровь, предпочитающая традиционный «Винстон». Синий.
— Здрасссьть, — глухо говорит Единая Невестка, затягивается, глотая щеки, и повторяет для слабослышащих соседей: Здрасссьть. Мне вот Мама сказала, что можно у вас спросить. Можно у вас спросить?
— Наверное, можно, раз Мама сказала, — пожимаю плечами я и заглядываю за спину Единой Невестки, с целью высмотреть приближающуюся Эву, бывшую эстонку. Нет, не приближается нисколько.
— Клуб такой есть, Китайский Летчик, — информирует меня Единая Невестка и стряхивает пепел в жестяную баночку из-под оливок, — недалеко тут, вы не знаете, конечно. И вот там вечеринки. Проводятся. Такие типа тематические. И я это. Пойти хочу. На вечеринку то есть. В стиле пятидесятых типа годов. Как кино СТИЛЯГИ, понимаете?
— Пока да, — отвечаю я удивленно. Неужели, думаю, Единая Невестка хочет пригласить меня на тематическую вечеринку? В клуб Китайский Летчик, тут недалеко, о котором я не знаю, конечно?
Единая Невестка плавно покачивает баночкой из-под оливок, будто бы зажигалкой на рок-концерте. Смотрит на меня. Говорит тоном выше:
— А дайте, пожалуйста, одежды! Поносить на вечер. Ну, того времени. У вас ведь стопудово есть. Вашей типа молодости. В загашнике поди завалялись-то. Платья типа такие, с широкими юбками и поясами. Еще перчатки б. Кружевные. Или не кружевные, а такие. Было б срост!
Я молчу. Собираюсь с мыслями. Думаю, что будет уместнее сказать. В моей молодости, деточка, люди горделиво носили римские тоги? наряжались в шкуры неубитых медведей? затягивались в расщепленные на корсеты китовые усы? щеголяли в кожанках и с маузерами на боку?
Молчу. Становится что-то грустно. Может быть, я даже плачу. Немного.
Единая Невестка, чуя неладное, быстро-быстро проговаривает:
— Да вы не бойтесь! Я ж это! Понимаю ж! Я аккуратно! Я и не пью почти! Так, пива пару литров!
И гладит меня по руке.
Отступаю в квартиру. Прислоняюсь лбом к оконному стеклу, лоб оставляет неряшливый жирноватый отпечаток, смотрю вниз. Темно, идет дождь, ветер мягко перемещает мятые листья, потерявшие цвет. Закуриваю. Думаю.
В Москве странная осень. Я ее вижу в окно, я ее щупаю на улице, и даже думаю немного о ней перед сном.
Странная осень продолжается уже четыре месяца, обычно ее не хватает и на половину этого срока. Иногда странная осень похожа на весну, тогда она пахнет лопающимися почками, нагретыми деревьями и всякой разной водой, бывшим льдом. Иногда странная осень похожа на зиму, тогда на выглаженном ветром песке лежит тонкий слой снега, совсем прозрачный. Так выглядело бы мое русски-румяное лицо, припудри бы я его белой пудрой, нарисуй черной краской высокие дуги бровей. Иногда странная осень похожа на осень, переводят время, кашляют в метро дети, и я оскальзываюсь на мокрых листьях, обходя размытый участок пути. Только на лето странная осень не похожа никогда.
— Заезжал сегодня к твоему Смирнову, интервью мы там одно делали для Русского обозревателя. Представь, у них тучи комаров дома.
— Комары? Сейчас? Откуда?
— В подвалах откуда-то образовалось много воды, причем горячей воды, и вывелись комары. Что-то невероятное. Смирнов просто плакал.
— Упал тебе на грудь и рыдал?
— Да, именно так. Рыдал, потрясая «Фумитоксом», — не помогает нисколько, наверное, он не для таких комаров. Жена его, Анька, историю рассказала.
— Да-да?
— Смешную историю. С ног, говорит, сбилась — не могла купить этих вот мерзких зеленых таблеток для «Фумитокса», и только на Дорогомиловском рынке обнаружила. Обрадовалась, как дитя, продавца спрашивает: а в какую цену пластинки? Он отвечает с интонациями героя-любовника: десять рублей за ночь…
— И недорого…
Эва, бывшая эстонка, выпила большую часть коньяку, все-таки принесенного с собой, и спит в комнате, бывшей детской, а теперь — для гостей вроде бы. Я так же сижу за письменным столом, ничего не изменилось, и завтра тоже будет по-старому все — дождь идти, листья падать, потом гнить, мужчины — прятать в мусорных дизайнерских ведрах, оплаченных мной, упаковки от чипсов, съеденных их любовницами.
Я встаю и смеюсь в голос. Эва, бывшая эстонка, очень любит приводить мне такой аргумент:
— Зато у тебя целых три мужа было, а у меня — ни одного.
— Умею устроиться, — обычно отвечаю я ей, и мы смеемся.
Вспоминать про второго мужа с классическим именем Максим Максимович я не могу вообще, начинаю трястись, плакать и выжирать флаконами корвалол, потом сильно болит разрезанная и сшитая рука, с третьим было даже забавно.
С третьим мужем мы расстались как будто вообще не по-настоящему.
Помню, я сидела на кухне, пила чай с лимоном и трепалась по телефону опять же с Эвой. Мы живо обсуждали нашего общего знакомого, окончательно рехнувшегося: тот перестал стричься, зато начал изучать болгарский язык. Вошел муж, и я сразу обратила внимание, что у него Лицо. Не просто там какое-то лицо, а Лицо. Специальное Лицо делалось третьим мужем в частых, но от этого не менее заметных случаях. Лицо означало, что он не просто недоволен, а выведен из себя, взбешен, и лишь природная вежливость и благоприобретенное образование мешают ему орать, прыгать орангутангом, наматывать мои волосы на кулак и стучать головой об стену.
Я быстро попрощалась с Эвой и тихо-тихо спросила:
— Что-то случилось?
— Случилось, — сказало Лицо, багровея.
Это уже был совсем плохой прогностический признак.
На стол, красиво оформленный белой скатертью с фестончиками, муж положил оранжевую коробочку с презервативами «Контекс». Тяжело опустился на табурет. Руки положил рядом с коробочкой. Таким домиком. На предвыборных плакатах Черномырдин так делал. «Наш дом — Россия» называлось. Хороший, умиротворяющий жест. Но не в нашем случае.
— Да-да? — уточнила я, потому что никакими словами появление презервативов на кухонном столе муж не сопроводил.
— Здесь недостает двух штук, — срывающимся голосом произнес он и закурил.
— Что ты имеешь в виду? — задала я идиотский вопрос, потому что поняла, что он имеет в виду, и в дальнейшем разговоре не было никакого смысла. Все-таки он состоялся:
— Позавчера здесь было шесть штук. А сегодня — четыре. Мы их ВМЕСТЕ не использовали. Ты можешь что-нибудь сказать по этому поводу? — Муж нервно затягивался, дым послойно окутывал его кудрявую голову вместе с Лицом.
