Книга Пояс неверности, страница 24. Автор книги Наташа Апрелева, Александр Егоров

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Пояс неверности»

Cтраница 24

Телевизор показывал «Вести».

Я взял пульт. Зажмурился. Наугад понажимал кнопки.

Открыл глаза.

Картинка на экране изменилась: теперь там был Питер. Любимый Московский вокзал, по вечернему времени подсвеченный прожекторами.

Вот камера сместилась, пересекла площадь Восстания (с фаллическим обелиском) и уперлась в стену «Октябрьской». С растопыренными буквами поверху стены: «Город-герой Ленинград».

Тогда был октябрь, вспомнил я. А мне — пятнадцать. Я был долговязым волчонком-одиночкой, озлобленным на целый мир. И абсолютно никому не нужным, кроме тебя, мой ангел. Только ты был со мной в моих странствиях. Удерживал и не мог удержать.

Московский вокзал тогда был не тот, что сейчас. В центре вестибюля торчал еще не кудлатый Петр, а лысый Ленин. Не было ни закусочных, ни магазина машинок. Тоскливые толпы плохо одетых людей перемещались из зала на платформы и обратно.

Я приехал сюда случайным трамваем, как обычно. Длиннющий трехвагонный «двадцать пятый» поплелся в свое Купчино, а я не утерпел и вышел.

Близился вечер. Я искал приключений.

Хрипло заиграла музыка: Глиэр (как я знаю сейчас). Гимн великому городу. Это означало, что прибыл поезд.

Москвичи высыпали на платформу. Озирались. Шумной разноцветной подвыпившей толпой двигались мне навстречу. Москвичи отличались от питерцев тем, что были лучше одеты. И вообще они были лучше.

В моем кармане лежал ученический проездной, я был смелым и глупым, и домой не хотелось.

Я стоял и смотрел. Как будто выбирал. Это было странным ощущением, мой ангел. Я как будто выбирал дорогу, по которой пойду. Платформу, с которой уеду. Пусть людской поток катился мимо — мне казалось, что двигаюсь я.

Этот чел совершенно неожиданно оказался рядом. Он нес чемоданчик и на ходу доставал из кармана пальто массивную трубку Nokia (я его сразу зауважал). Он озабоченно тыкал пальцем в кнопки и не глядел на меня. Пока я не оказался у него на пути. Пока я не решился шагнуть в сторону и не наступил ему на ногу. И не отскочил.

Он даже не выругался. Я тоже промолчал. Он поднял глаза (я был довольно высоким подростком).

«Ты чего», — спросил он совершенно спокойно.

«Я ничего», — сказал я.

«На съеме?» — спросил он негромко.

«Нет».

Он усмехнулся. Было ему около тридцати. Темные волосы он зачесал назад и собрал в косичку, как в тогдашнем фильме Pulp Fiction. Пальто он надел поверх рубашки. А еще на нем был галстук. Безупречно завязанный. По виду — очень дорогой.

И пахло от него дорогим спиртом.

Он снова взглянул на дисплей. Спрятал свою мобилу в карман. Черные глаза блеснули недоверчиво.

«Не на съеме, тогда погуляй», — посоветовал он.

«Не хочу».

Это прозвучало вполне по-детски. К тому же у меня сел голос. Толпа редела, сливаясь в метро, и никто даже не смотрел на нас. Наверно, только милиционер у стеклянных дверей окинул нас скучающим взором. И еще ты, мой встревоженный ангел-хранитель. Если бы ты мог, ты позвонил бы мне на мобилу, но у меня мобилы не было.

Зато мобила была у него. Вот она запиликала у него в кармане, и он, достав, приложил ее к уху. А сам не спускал глаз с меня, будто ждал, что я вырву дорогущую штуку и с нею убегу.

«Да, брат, — сказал он в трубку. — Доехал. Все цивильно. Не парься, один с ним разберусь».

Сложил свою трубку. А потом обратился ко мне — уже тише:

«Значит, не хочешь гулять. А чего ты хочешь, пацан?»

«Я хочу уехать», — ответил я честно.

«К маме? В Похвистнево?»

Клянусь, тогда я впервые услышал про это Похвистнево (ума не приложу, есть ли оно взаправду на карте). Мамы у меня не было по ряду причин, о которых мы сейчас вспоминать не станем, хорошо, мой ангел? А домой, как я уже говорил, меня не тянуло.

«Нет, — ответил я тогда. — Вообще отсюда. В Москву».

Он усмехнулся снова.

«А хули тебе там делать?» — спросил он.

«Не знаю… я всё могу».

Его смех был коротким и приглушенным, будто смеяться он давно разучился. А отсмеявшись, он зачем-то протянул руку и двумя пальцами ухватил меня за шею, сзади. И легонько сжал.

«Четкий пацанчик, — оценил он. — Пиваса купить тебе?»

Я кивнул. И ощутил секундное, но очень жгучее счастье.

«Я — Ромик, — представился он. — Зови меня так. Ромик… из Звенигорода. А ты у нас кто?»

И я назвал свое имя. Довольно необычное.

Он снова попытался рассмеяться, но вместо этого пошатнулся, сглотнул, будто подавился слюной, и я подумал: да он же бухой. Потому такой и веселый. Ромик из Звенигорода.

«Я понесу ваш чемодан?» — спросил я.

«Понесешь», — согласился он. И усмехнулся опять.

Я взялся за ручку, радостный. А еще я решил, что выпить с ним — это будет круто. Главное, чтобы его не стошнило в такси, — подумал я заботливо.

ж., 19 л.

Утром, милый молескинчик, еле заставила себя вообще встать с постели, мало того что дико тошнило, так еще и начал дергаться левый глаз и уголок рта, представляю, как мило я выглядела — захлебываясь слюной и с перекошенным лицом. Привычно набрала Любимого, привычно услышала байки о его супернедоступности, ах ты мой зайчик! Недоступен, маленький!

Со вчерашнего вечера у меня тусовала Ксюха, отсюда ближе до Склифа, где грудой переломанных костей лежит ее трейсер Ганс. Всю ночь она что-то там варила, гремела на кухне сковородками, не давала мне спать, то ей морковку, то рис, а какая у меня морковка с рисом, ерунда, конечно же. У меня блинчики «Дарья», пельмени «Дарья» и много-много чипсов. Но Ксюха только причитала, что Гансу нельзя ничего ядовитого, а когда я логично поинтересовалась, а почему, собственно, ведь он руки себе поломал, а не желудок, она просто дико рассвирепела.

Кстати, дорогой мой молескин, Ксюха просто пинками гонит меня в клинику насчет аборта. Она там советовалась с каким-то медицинским хреном, уж не знаю где и откопала-то его, может, в Склифе. Медицинский хрен сказал, что надо не выдумывать всякие там мини-аборты и еще хуже таблетированные, а верной испытанной дорогой топать на простецкий хирургический. Хорошая испытанная дорога, ничего не скажешь.

Я иногда думаю, что младенец — это прикольно, ручки-ножки и эти их офигенные пяточки, но абсолютное отсутствие Любимого мешает обсудить этот вопрос, довольно важный. Естественно, никаким родителям я ничего сообщать и не собираюсь, потому что нечего больно-то сообщать. Да и некому — какие родители? Смешно. Клиника, верная испытанная дорога.

В зеркале утром пришлось рассматривать зеленую уродину с тремя прыщами на лбу и двумя на подбородке, волосы сначала торчали, потом сивыми клубами завивались на расческе. Такими темпами я скоро облысею.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация