* * *
– А куда вообще ведет эта дорога? – спросил я на обратном пути.
– Заинтересовался? – Отец искоса посмотрел на меня, улыбнулся, потер руки. – Это правильно. Проедешь по ней до самого конца, там и увидишь. Обратно не тянет, Филик?
Я помотал головой отрицательно.
– А ведь это я придумал тебя называть Филиком, – сказал он. – Филик и Филик. Так мило звучит. Мы сперва тебя хотели Олегом назвать, но потом подумали – нехорошо, когда одно и то же имя – Олег и Ольга…
В первый раз он назвал ее по имени. Мать говорила о нем еще реже, вспомнил я.
– А ты знаешь, мы ведь с ней со школы знакомы, – продолжал конунг Ингвар. – Мы когда-то жили в этом поселке. В Изваре. Только за тысячу лет после.
– Я помню. Мы с ней ездили туда. То есть сюда. Но речки этой я не видел. И крепости не было.
– Речка там у них есть, но она в стороне, – ухмыльнулся отец. – Наверно, она себе новое русло прорыла. А крепость – действительно… ничего нет вечного, кроме того, что мы сами себе нафантазируем. Странно, да?
– Не думал об этом, – ответил я (и соврал).
– Ты ведь тоже, Филик, мое создание, – заговорил он снова, усмехаясь. – Моя фантазия. Когда я был в твоем возрасте… нет, помладше… я придумывал себе и друзей, и любимых девушек, а потом проверял, реальны они или нет. Оказалось, что не всегда… но ты все же родился, и ты довольно реальный.
Он оглядел меня с ног до головы.
– Меня в твоем почти возрасте забрали в армию. А в армии, Филик, я служил на РАС. Локаторы, излучатели, в общем, звездные войны. Все время за компьютером. Там я придумал все остальное. Теорию темпоральных направляющих. Для Мирского это все игрушки… а я мог бы Нобелевку получить. Как ты думаешь, может, еще не поздно?
Я притворился, что не понял, а он понизил голос до шепота, как будто хотел выдать страшную тайну:
– Черт с ней, с Нобелевкой. У нас большое будущее, Фил. Теперь я тебя так просто не отпущу. Да ты ведь и сам не уйдешь, Фил? Не уйдешь ведь?
Мне ничего не оставалось, как кивнуть.
– Я подкину тебя до гостиницы, – предложил он другим тоном, совсем не по-конунговски. – Отдохни, поспи… ярл Филипп.
И он потрепал меня по щеке.
Возле шведского дома я встретил Ника. Он гулял кругами, словно не находил себе места. Увидев меня совсем рядом, споткнулся, но все равно не удержался от улыбки. Я догадался, что он близорук. С визионерами такое случается. Особенно если они носят длинную челку, подумал я с усмешкой.
– Где глаза забыл? – сурово спросил я, привыкая к новой роли.
– Линзы там… в клинике остались, – смутился он. – На тумбочке.
– Ты мне что-то сказать хотел?
– Да, Фил. Я хотел тебе сказать, что я тут подумал… Я готов остаться здесь, если и ты тоже останешься. Но вот Ленка…
– Что Ленка?
– Она сегодня не спала всю ночь, – прошептал Ник, оглянувшись на ее окно. – Плакала. Только теперь заснула.
– Ты думаешь, она скучает по дому?
– Нет. Дом ей не нужен. И возвращаться она не хочет. Она гордая.
Его голос вдруг стал похож на тот, другой. «Найди мне ее», – просил когда-то Николай Палыч. Боже, как это было давно. Как будто еще не со мной.
– Она по тебе скучает, – проговорил Ник. – Она ревнует. Зачем ты так с ней, Фил?
Что-то шевельнулось в моей душе. Шевельнулось и снова замерло.
– Ну а что, могут у меня быть другие дела? – спросил я безжалостно. – И… где она была раньше?
Это у меня вырвалось помимо желания.
Flea и Lynn. Гонщики-приятели из детской игры «Strangers». Реал оказался для них слишком тяжелым испытанием.
Жизнь ушла далеко вперед, Lynn. Ревнуешь ты или нет, но твой друг Flea сделался другим. Ему больше не придется рассказывать тебе сказки о своих подружках. Теперь у него есть своя игра, и в ней он самый быстрый гонщик.
– А тебе-то что до этого, Ники? – Я поглядел ему в глаза. Черт его возьми, дурака: он опять готов был заплакать. Как-то смешно его отец называл таких: emo-kid?
– Мне ее жалко, – сказал он. – И тебя.
– Чего-о? – Я не верил своим ушам. – Ты кого это тут жалеешь, пацан? Ты что о себе думаешь?
Он дернулся, как от пощечины. Но продолжил упрямо:
– Ты не можешь так, Фил. Ты же не… злой. Ты же помогал ей… и мне… что с тобой такое творится?
– Не знаю, – сказал я. – Повзрослел, наверно. Да ты и сам в курсе. Говоришь, окно было открыто?
Можно было про это и не напоминать. Для такого скромняги, как он, это было уже слишком. Он развернулся и пошел прочь.
– Стой, Ники, – я решил довести дело до конца. – Я ведь тебя не отпускал.
Ник замедлил шаг и остановился.
– Ники.
Он обернулся.
– Ники, ты пойдешь ко мне в дружину?
«Я должен научиться управлять людьми, – думал я. – Нажать на педаль, потом отпустить. Все просто».
– Да, – ответил Ник тихо. И добавил громче: – Пойду, конечно.
И все-таки шмыгнул носом.
– Сопли вытри, – сказал я. – С завтрашнего дня начнем тренировки.
Я думаю, если бы я приказал ему вымыть пол в моей комнате, он бы согласился. «Весело, весело, – думал я. – Это почище, чем „Distant Gaze“. Надо будет еще попрактиковаться. Кто следующий? Ага, бойскауты Янис и Торик… И надо бы познакомиться поближе с их предводителем».
Глава 3,
в которой Фил знакомится поближе с предводителем дружины, с новым городом и старым учителем
Корби, первый сотник дружины, был превосходным стрелком. Хладнокровный и зоркий, как все его сородичи, он, как говорится, первой же стрелой попадал белке в глаз. Умел даже прицельно бить из винтовки прямо из джипа, на ходу – почему-то он называл это «фристайлом». Откуда в его лексиконе появилось такое слово, было неизвестно. Лишних слов он не любил.
Любил же он свой безотказный карабин и своего конунга.
Когда-то – а было ему в ту пору лет тринадцать, – он пришел в Ингрию с севера – из земли карьяла. Стояли трескучие морозы, а он пришел налегке, в белом полушубке, на коротких карельских лыжах, подбитых мехом, деловитый, с фунтом вяленого мяса в узелке и коротким ножом на поясе.
Люди Ингвара заметили его уже на самой опушке леса – дальние дозоры он обошел играючи. Когда мальчишку доставили в башню, конунг встретил его уважительно, угостил кофе (известно, что и тысячу лет спустя карелы, а особенно финны, ни за что не откажутся от кофе). Он же расспросил перебежчика, откуда и почему тот проник в запретный край. И Корби рассказал.
Грустная это была история. Все его родичи, и молодые, и старые, пропали один за другим в один несчастный год. Отец еще весной ушел на озеро и не вернулся; только разбитую лодочку-«кутьку» нашли потом на отмели. Летом младшую сестру, малышку Пилтти, в малиннике укусила гадюка. Мать после того тоже долго не жила – в начале зимы в три дня зачахла от загадочной болезни, при которой сперва бросает в жар, а потом кровь идет горлом. Юный Корби не умел ей помочь, хотя и привел из соседней деревни колдуна-орбуя, который только и успел, что закрыть глаза умершей да еще напустить в их хижине можжевелового дыму, – так он изгонял духа смерти, чтобы тот не возвратился впоследствии и за сыном. А за свою помощь прибрал к рукам кое-что ценное из дома.
