Так у них и повелось: Военный Строитель, обнаруживая или создавая свободное время в своем рабочем графике, телефонировал Ляле, Ляля называла дату и время Тамаре Мироновне, Тамара Мироновна соответствовала. Критериев для соответствия было немного, а точнее, один — обеспечить полное отсутствие детей, в чем она проявляла большую материнскую смекалку. Дочери, к примеру, были определены в музыкальную школу по классу скрипки (не покупать же рояль, на самом деле), а сыновья — в пришкольную команду легкой атлетики, чтобы бегали, прыгали и метали, вырастали защитники Родины и полноценные советские люди, готовые к труду и обороне. Причем девочки неожиданно свои новые музыкальные обязанности и в особенности маленькие скрипочки полюбили, занимались прекрасно, с удовольствием пели в хоре, да и мальчики тоже оказались на хорошем счету у тренера, Степана собственно Лукича, получали талоны на усиленное питание в столовую, где каждую трапезу сопровождал стакан сметаны, поди плохо?
Сама же Тамара Мироновна во время визитов «голубей», как она про себя называла полугенеральскую влюбленную пару, оставалась дома, чаще всего бездумно таращилась на спутника жизни — перегонный куб, иногда стряпала для детей ведро какой-нибудь крупы, а иной раз жарила и ведро котлет — с гостинчика, неизменно вручаемого жрицей любви. К Лялиному роману она относилась с большим пониманием, правда, часто рекомендовала ей не забеременеть, предлагая различные тому способы.
В общем, никто внакладе-то не остался, если не считать, конечно же, генерала, нарядно украшенного ветвистыми рогами, попиравшими каракуль головного убора.
А Ляля была счастлива, каждое свидание она помечала одной ей понятными значками в календаре, потом целовала этот календарь, вдохновенно летала по Дому, вдохновенно врала мужу, вдохновенно врала дочери, для дополнительной женской привлекательности сооружала на голове забавные прически с коками, начесами, локонами и прочими модными деталями, полностью сменила свой гардероб, одно время наведываясь в генеральское спецателье каждый день, как на службу. Даже немного подались и лишние килограммы, позволив Ляле затягивать талию для модного силуэта New Look
[23]
, правда, тогда он на одной шестой части суши так еще не назывался…
Раскрасневшаяся, оживленная, Ляля закрывала за собой дверь Дома, в несколько радостных шагов пересекала нейтральную территорию лужайку и распахивала дверь Флигеля — в свою новую действительность.
Военный Строитель тоже был очарован происходящим, ни одна из его редких любовниц, а уж тем более мрачная супруга Софья Семеновна, уныло страдающая желчнокаменной болезнью, никогда не обнаруживали такой увлеченности процессом, такой готовности идти дальше, узнавать больше и сначала отдавать, нежели получать и урывать зубами свое.
* * *
— Да вы что, девчонки, очумели, что ли? — Юля взволнованно металась по веранде, раскручивая в руках фонендоскоп. — Конечно же, я этого не сделаю! Произошло настоящее убийство, а вы мне предлагаете… вы мне предлагаете…
— Юль, — Марго поднялась со стула и немного преградила ей дорогу, — Юль, тебе ли не знать, что мать доживала последние дни? То что случилось — это чудовищно, но то, что произойдет, если мы назовем сюда идиотов в милицейских фуражках, будет чудовищней в миллион раз…
— В рот менту кило печенья, — готовно отозвался спящий Юраня.
— Помолчи, ушлепок, — Марго несильно пнула его по голени. Юраня встрепенулся. В его умственно отсталых глазах отразилось нервно танцующее маленькое пламя — вдобавок к происшествию с подушкой, лицом и дыхательными путями Розалии Антоновны отключили электричество, и Лилька притащила штук восемь разномастных свечей, толстых, тонких, витых и прочих, одна из них, ароматическая, нестерпимо пахла чем-то вроде сладкого кипяченого молока с пенкой.
Несколько однополых детей были давно уложены спать, Розалия Антоновна пока оставлена как есть, овальный стол с остатками барашка и фасоли дополнили бутылки с водкой, коньяком, сырокопченая колбаса, нарезанная толстыми ломтями, и не совсем подходящая случаю коробка конфет «Золотая марка».
Лукаш Казимирович разливал в массивные бокалы напитки, беззвучно передавал дамам, предпочитающим коньяк. Себя он собирался укрепить водочкой, отличная водка от Kaufmann «Еврейский стандарт», что и проделал незамедлительно — не чокаясь по русской традиции, не закусывая по общеславянской.
«Англичанка» Ирина, надвинув зачем-то на голову синий капюшон фуфайки, молча курила, стряхивая пепел в чайное парадное блюдечко мейсенского сервиза а-ля рюс, Лильку было повело от такого безобразия, но делать замечание показалось неудобным, наплевать, подумала она.
Марго, посчитав, что жених примерно наказан, вновь заступила путь снующей челноком Юле.
— Юля, — вкрадчиво начала она, — а вот взгляни на произошедшее в таком вот аспекте: со смертью своей трудной пациентки ты же теряешь работу, скажем так. А мы бы тебе могли как-то компенсировать… Вот я вспоминаю, что ты планировала купить электрогитару своей дочке Тане…
— Наша Таня громко плачет, не берут ее на дачу. Тише, Танечка, не плачь — в жизни будет много дач! — с чувством продекламировал спящий Юраня.
Юля в ярости даже не обратила внимания на чудесные строки. Покраснев от негодования, она фактически проорала:
— Марго, извини меня, конечно, но ты говоришь абсолютную чушь! Ты мне бодренько так предлагаешь совершить должностное преступление в обмен на электрогитару для Тани?!
— Наша Таня громко плачет, вновь у Тани пересдача. Тише, Танечка, не плачь — раздевайся и хреначь! — послушно откликнулся Юраня.
— Я бы не стала оперировать такими понятиями, как преступление, — невозмутимо ответила Марго, попутно пинув жениха раз, два и еще три. — Подумаешь, преступление, подмахнуть подпись на справке… Как будто я тебя вот сейчас попросила организовать покушение на президента или, того хуже, премьер-министра… А насчет электрогитары, так есть варианты. Две электрогитары. Соло и бас. Пусть у девочки Тани будет группа. Музыкальная.
— Громко плачет Таня наша, уронила в речку Машу. Тише, Танечка, не плачь, не поможет Маше плач, — проворковал с улыбкой счастья Юраня.
Лукаш Казимирович ненавязчиво отодвинул цельнометаллическую Марго от пылающей гневом Юли. Осторожно взял Юлину дрожащую от волнения ледяную руку в свою — теплую и обширную.
Ах, не об этом ли мечтают девочки с начала мучительного периода полового созревания и до могилы включительно, чтобы твою — дрожащую, в его — обширную, да еще теплую? А ежели при этом тебе скажут что-нибудь с притяжательным местоимением «моя», вот, например, «любовь моя» — неплохо, да и «дурочка моя» — пойдет. И куда только, в какие дальние края, за высокие горы, за глубокие озера, за многие часовые пояса улетает все, что «дурочка» так тонко для себя сконструировала — рафинированная независимость, гордая самодостаточность, интеллигентное спокойствие, легкое дыхание имени И. А. Бунина, как же без него… Прости, русскоговорящий читатель, за офф-топ
[24]
, скорее вернемся к новопреставленной Розалии Антоновне, свободной уже от любых мечтаний.
