Но Эдера сделала решительный шаг, и он произвел впечатление не только на Мэрлота. Вслед за нею очень многие похватали свои жезлы с торопливостью, которая могла бы удивить стороннего наблюдателя – чего им торопиться? Боргиан, приоткрыв пересохшие губы, следил за этим с бессилием и яростью.
– Вы сейчас идете против воли народа, – проговорил он хрипло. Эти слова напоминали попытку утопающего схватиться за соломинку.
– Мы сейчас поставим народ в известность о решении, – холодно ответил Эндо Дракон Ночи. – Мы выслушаем все, что ему угодно будет сказать нам.
А люди снаружи с удовольствием скандировали лозунги. Большинство орущих скорее всего даже не вдумывались в суть того, что кричали. Порой можно лишь поразиться тому, какие глупости способен кричать разошедшийся не на шутку обыватель, попав в толпу себе подобных. В обыденной жизни это может быть очень умный, даже проницательный человек, которого, будто старого воробья, на мякине не проведешь. Но толпе не нужен ум, не нужна проницательность. Стоит пяти-шести десяткам человек сбиться вместе, как они превращаются в стадо, живущее одними только инстинктами. В человеке поднимается все самое темное, тонкий налет цивилизованности слетает, как тонкое и скользкое шелковое покрывало, и тогда человек становится способен на все. В том числе и на убийство.
Поэтому под стенами Дания Совета патриархов бесновался зверь, вполне способный одним махом оставить Асгердан без патриархов (возможности зверя-толпы, конечно, вызывали определенные сомнения, но отнюдь не у самой толпы – она сомнений не знала вовсе). Каждый из тех, что сейчас готов был потребовать смерти главам центритских кланов, изливал свою злобу на собственную жизнь, зачастую неустроенную, зачастую просто неудачную. К политике все это не имело ни малейшего отношения. Политикой руководился лишь тот, кто направил толпу против Совета.
Впрочем, и на толпу, как оказалось, была управа. Внезапно распахнулись широкие створчатые двери здания Совета, и люди рванулись было туда – но отступились. Сперва те, кто стоял впереди, сделали один шаг назад, потом другой, потом попятились и остальные. Самым первым, и здесь возглавляя глав Домов, шел Реохайд Гэллатайн в длинном белом с алой каймой одеянии, которое мело подолом землю, но выглядело на нем, как мантия небожителя. Взгляд патриарха, не выражая ни угрозы, ни презрения, был сродни тому, которым останавливают воющую от ярости собаку или взбешенного быка. Он дышал внутренней силой.
Реохайду было достаточно взглянуть на одного человека, своим вниманием вырвать его из толпы, сделать одиночкой, и тому сразу стало не по себе. Что он вопит, что он руками машет, как ненормальный какой-то? Смущение превратилось в неуверенность, человек подался назад, будто желая спрятаться за чужими спинами… Но в любой толпе любое чувство становится заразительным, оно разносится с быстротой молнии от одного к другому и мгновенно становится достоянием всех.
Смертные, из которых и состояла импровизированная манифестация, отступили перед главами Домов Асгердана. Рядом с Реохайдом шел Эндо, обладавший даром взгляда лишь в чуть меньшей степени, да и Мустансир, очень представительный в светлом одеянии, перепоясанном плотно скрученным шелковым поясом, с белым тюрбаном, намотанным вокруг головы, не был слабым человеком. Следом шли все остальные – и Рун Мэйх в зеленом платье из тончайшей ткани, которое казалось совершенно прозрачным, потому что во всех подробностях обрисовывало фигуру, и Мэрлот, очень напряженный, но старающийся держаться достойно, и самой последней – Эдера Айнар, чья скромность производила впечатление особенного благородства. На каждом была надета белая мантия – знак того, что решение принято и будет оглашено.
Они вышли на площадь перед дверьми здания Совета и встали полукругом, соблюдая тот же порядок, который существовал в зале. Трое младших – Играющий Оникс, патриарх клана Алый Бархат, Саннара Симнэй и Эдера Айнар – повторяли каждое движение более старших и более уверенных, еще помнящих, что прежде каждое значимое решение Совета оглашалось публично, именно так, как сейчас. Правда, тогда и «публика» была значительно менее многочисленной, чем теперь, и взрослое мужское население города, достаточно влиятельное в своем кругу, чтобы принимать решения за округ, за квартал, за семью, вполне можно было собрать на одной площади.
Они вышли и встали кругом, олицетворяя собой власть Асгердана, и это почувствовал даже зверь-толпа. Словно поводья натянулись, удила вонзились в нежные губы, и взбесившийся скакун, которого неудержимо понесло к пропасти, отрезвел и встал, готовый повиноваться. Реохайд ждал тишины, и он ее, пусть относительную, дождался довольно скоро – людям и самим уже было интересно знать, что хотят им сказать сильные мира сего. К тому же они все-таки вышли – уже уступка.
Патриарх Гэллатайн поднял жезл, ало полыхнувший в солнечном свете червонным золотом и вставленными в навершие рубинами (подобная вольность в украшении древнего символа была дозволена лишь старшим, тем, для кого отступления сложились исторически).
– Советом было принято решение о клане Блюстителей Закона по совокупности предъявленных доказательств того, что клан злоупотребил данными им правами. Отныне клан Блюстителей Закона более не уполномочен представлять закон, осуществлять судебную функцию, а также санкционировать принятие тех или иных законом, налагать вето на решения Совета Патриархов, и именоваться будет в дальнейшем кланом Бомэйна Даро.
Площадь хранила молчание. Гэллатайн обвел взглядом членов Совета, и те, словно в ответ, стали поднимать жезлы. Один за другим… Воздержавшихся не было, и лишь один жезл остался опущенным – жезл в руке Боргиана Ормейна. Бывший Блюститель Закона обводил патриархов и матриархов взглядом, далеким от сдержанности, но и откровенной злобы в нем было мало. Казалось, старший сын Бомэйна не может и не хочет поверить в происходящее или же тратит сейчас силы на то, чтобы запомнить и мысленно зафиксировать всех своих врагов – на будущее.
Реохайд обернулся к Эндо, и тот, опустив руку с жезлом, взглянул на Боргиана. Помедлив, шагнул:
– Будьте добры знаковый артефакт, – холодно и бесстрастно произнес Дракон Ночи, имея в виду змейку – магическое существо и одновременно колдовскую вещицу, которая была отличительным признаком каждого законника и одновременно их оружием. Протянул руку.
Бывший Блюститель Закона от изумления даже сделал шаг назад.
– Будьте добры, – повторил Эндо, не дождавшись реакции.
– С какой стати? Откуда такая странная просьба?
– Мне нужно объяснять?
– Думаю, да. Разве Совет патриархов давал нам наших змеек? Этот артефакт был получен моим отцом еще до того, как он пришел в Асгердан.
– Был получен им от своего патриарха, – напомнил Эндо, странно улыбаясь. – Верно, не Совет вручил вам артефакты, но вы сами провозгласили их символом и знаком вашего положения. Так имейте же мужество до конца соблюдать закон, установленный вами же.
Немой обмен взглядами наблюдали почти все патриархи, но никто не понял его. Быть может, кто-то из них и догадывался, что скрывалось за обычным поединком взглядов, но оставил свои соображения при себе.
