Монах привел кобылу в загон и по команде Майлза легко запрыгнул в седло. Прогнав из головы воспоминания о последней неловкой прогулке верхом, Джосан управлял шагом скакуна, сначала медленно, потом перешел на рысь лишь одним нажатием колена. Лошадь казалась неугомонной: из-за осенних дождей ей пришлось провести три дня в конюшне, теперь она горела нетерпением выйти на пробежку, и управлять кобылой оказалось на удивление легко.
После нескольких кругов конюх попросил помощника остановиться.
— Хватит, проведи ее через южные ворота и дай побегать по палаточному лагерю, грязь там прибилась, но следи за лунками, оставшимися после колышков. Час, не больше, потом дай девочке остыть и приводи домой, понял?
— Понял, — отсалютовал Джосан, как солдат-новичок. Для удобства путешественников, приезжавших из южных провинций, конюшни располагались близко к воротам, например, как постоялый двор Флорека. Поскольку раньше один человек владел и тем, и другим, то многие приезжали верхом или на каретах. Те же, кто приходил пешком, останавливались в комнатах подешевле на окраине города. Когда хозяин умер, то поделил собственность между двумя сыновьями. Всё осталось в семье. Теперь Флорек каждый день мучился из-за потерянной недвижимости, поскольку гости его постоялого двора пользовались конюшнями соперника, чтобы оставлять лошадей и кареты под должным присмотром. Трактирщик хотел построить собственный двор, но тогда требовалось купить и снести один из соседских домов, а никто из жителей не хотел лишаться жилища.
Будь Джосан на месте Флорека, он превратил бы Майлза из врага в союзника, делового партнера. В конце концов, у того есть дочь, к тому же незамужняя. Через несколько лет зять пал бы жертвой какого-нибудь странного заболевания, и мало кто поинтересовался бы, что стало причиной смерти. И уж тем более никто не стал бы возражать против права вдовы на наследование.
В общем, солдату повезло, что Флорек не настолько хитер, чтобы привести подобный план в исполнение. Хотя, может, и пытался, но не преуспел до приезда в городок монаха.
Такие мысли позволили ученому отвлечься от собственных забот. Кобыла шла иноходью, и наездник вел ее легко, хотя и достаточно быстро, чтобы проявился пот, хотя и стараясь не утомлять — вдруг понадобится гонцу в течение дня. Конечно, в конюшне стоял свежий жеребец, однако Майлз предупредил, что иногда и два императорских гонца проезжали через городок за один день. Редко, но прецеденты случались.
Джосану пришло в голову, что хозяин оказал ему большую честь, доверив лошадь, которая стоила больше, чем он смог бы заработать за годы кропотливого труда в качестве помощника. Хотя попытайся он украсть императорскую собственность, и награду за голову объявят в одно мгновение. Может, за поимку беглого монаха уже назначена кругленькая сумма.
Впрочем, ученый никогда не был вором по натуре, крал он только, когда из-за голода на кону стояла борьба между жизнью и смертью. Подобной необходимости сейчас не наблюдалось.
Когда лошадь окончательно остудилась, помощник отвел ее в стойло и хорошенько почистил. Если Майлз и испытал облегчение, увидев, что все вернулись, то виду не показал, лишь хмыкнул, когда заметил, как Джосан относит сено в конюшню.
Дни теперь превратились в рутину. Если на почтовых лошадях не выезжали в течение последних трех дней, то на рассвете выгул, потом кормление и при хорошей погоде день в загоне, пока он вычищает стойла. Когда гости оставляли скакунов или кареты на ночь, Майлз проверял, все ли готово к отправке, и заплатили ли они на постой.
Все время посвящалось чистке седел и упряжи, складыванию сена в стога, переносу овса из бочонков в амбаре в корзины в конюшне. Либо ученый выполнял другие поручения, о которых просил хозяин. К концу дня он кормил и поил животных, а потом сам присоединялся к Майлзу в таверне. Ворота закрывались на заходе солнца, но исключение делалось для дворян и императорских гонцов, поэтому Джосан научился спать, прислушиваясь к звонку, который оповещал о прибытии запоздалых гостей.
Сержант оказался щедрым хозяином, позволяя помощнику проводить час по собственному усмотрению, если не оказывалось срочных дел. На второй неделе после зарплаты монах отправился на базар, где приобрел трут и кремень взамен потерянных, а на последнюю монету постригся и побрился.
Волосы отросли настолько, что закрывали глаза и спадали на плечи. Странные ощущения для человека, который сбривал растительность на черепе с самого мальчишества. Теперь он сам себе казался незнакомцем. Когда цирюльник поднес отполированное оловянное зеркало, чтобы клиент мог восхититься результатом работы, Джосан едва себя узнал. Волосы все равно были короче, чем у большинства мужчин, но больше всего его удивило лицо, которое заострилось сильнее, чем помнится, с жесткими линиями у рта. Даже глаза изменились. Взгляд чужака, человека, который убил наемника и укротил лошадь одним прикосновением руки.
— Я всего лишь сделал, как вы просили, — пробормотал цирюльник, явно заволновавшись из-за долгого молчания клиента, вне всяких сомнений ожидая жалоб.
— Вы прекрасно справились, — заверил его монах и поспешно всучил монетку.
Джосан поежился, но не от холода. «Ничего страшного», — пробормотал он, стараясь переубедить себя. Прошли годы с тех пор, как он видел свое отражение в чем-то большем, чем лохань с водой или искаженных зеркалах маяка. Неудивительно, что он с трудом себя узнал, особенно после последних изнурительных месяцев.
Глава 10
Императрица Нерисса, Милосердная Властительница, Преемница мудрости Аитора Великого, Защитница Икарии и Благословенная покровительница своего народа с трудом подавила зевок. На сцене появился актер и стал восхвалять храбрость и мужество Аитора цветистыми куплетами. Остальные участники труппы подняли бутафорское оружие, от которого пытались избавиться буквально несколько минут назад, и собрались вокруг главного героя, вытянувшись по струнке, ожидая, когда предводитель всех сплотит и призовет исполнить священный долг.
Правительница смотрела пьесу критически. Неужели так трудно найти мужчину повыше, чтобы тот больше соответствовал роли прадедушки? К тому же из-за сапог на высоких каблуках актер, передвигаясь по сцене, вихлял и покачивался, что явно не вязалось с достойной выправкой величавого предка.
А еще Аитор не выносил поэзию, вообще ненавидел произносить речи. Сюжет давно отклонился от реальных событий, хотя в пьесе с трудом можно отыскать что-то близко напоминающее вразумительную фабулу. Драматург слишком фривольно интерпретировал исторические события. В сцене демонстрировалась последняя ночь перед битвой у реки Денавия, когда дед встретился лицом к лицу со своими сомневающимися военачальниками и сказал им: «Идите и сражайтесь. Иначе мне придется пустить себе кровь, я убедился, вы — трусы».
Тогда не было никаких стишков, куплетиков и страстных речей с призывами. И в итоге они победили, с большими потерями и огромными усилиями. Ладно хоть в этой никудышной пьесе битву оставили без изменений.
Антор, сын Нериссы, поклялся, что представление сносное. Придется придумать какой-нибудь изощренный способ отомстить родной кровинушке, чтобы наказать за неуважение и дерзость.
