Десяток подростков-невольников ринулись к озеру, надеясь напиться, но кочевники оттеснили их назад.
– Почему нельзя? – Мишка тоже хотел зачерпнуть воды: Марджани еле передвигалась, высокая температура могла убить ее.
– Правильно сделали, – сказал Махмуд, он и сам был бы не прочь хлебнуть. – Вода стоит. Значит, она может отравить. Опасно.
– А как же та вода, что мы пили?
– Та вода имела рябь на поверхности. Значит, она текла, – резонно заметил араб, – а если вода течет, ее пить можно.
Мишка подумал, что в этом, конечно, был смысл… Но Марджани делалось все хуже. Если бы развести костер… Однако костер тоже был здесь под запретом из-за отсутствия сквозняка – газ усыпил бы людей угарным сном навеки…
Оставалось подчиниться и идти дальше.
Потом они преодолели гигантский соляной зал. Кристаллы соли создавали ощущение сверхъестественной красоты, играя алмазным сиянием в свете факелов. В этой белой подземной полости было тихо и торжественно. Проходя по залу, Мишка облизывал губы, и они тут же вновь покрывались тонким слоем соли.
А после, осилив еще несколько переходов, отряд из боковой ниши неожиданно вышел прямо в колоссальную каменную галерею. Она тянулась, словно крытая автострада. Такое впечатление возникало не случайно. Ведь галерея походила на искусственное сооружение, вырубленное мифическими гигантами в скальной породе.
Глава 2
Американец с удивлением обнаружил, что может наступать на ногу. Это было невероятно, но факт. Нога восстановилась! Дэвид решился на самостоятельное движение. И оно ему удалось. Помощь палки теперь нужна была чисто психологически. Спустя три недели пациент вполне мог обойтись без нее. Обычно на восстановление ходьбы при сломанной кости требовались месяцы, Дэвид отлично знал это.
Он обжился в оазисе, многое переосмыслил в эти дни. Мысль о том, что бог направил его сюда, уже не казалась ему такой уж невероятной. Все складывалось так, будто сама мать завещала его Африке.
Пути наших судеб неисповедимы. После знакомства со стариком, которому подчинялась небольшая кучка людей, живших в центре безжизненного для всего остального мира массива Уэйнат, Дэвид стал думать именно так. Он поражался тому, как плавно и неминуемо возвращала его к поступкам предков кармическая линия собственной жизни.
Однако, обретя свою сросшуюся ногу, он вернул себе свободу передвижения. Одновременно вернулась уверенность, что он сам принимает решения, а не зависит исключительно от сложившихся обстоятельств. Это примирило его с нынешним положением. Все-таки в глубине души он чувствовал себя узником. Правда, пока Дэвид продолжал пользоваться услугой своих молчаливых носильщиков. С их помощью он не раз оказывался внизу, в оазисе.
Дэвид побывал в пещере-храме, внутри он оказался огромным, как папский собор Святого Петра. Правда, археологу не разрешили углубляться, предоставили к осмотру лишь небольшую часть у входа. Но Дэвид заметил по некоторым деталям, что сейчас пещера не используется как культовое помещение, хотя на ее стенах виднелись облупленные изображения все тех же древнеегипетских богов, а в центре стоял массивный гладкий камень с письменами, напоминающими рунические символы.
Дэвида искушало желание узнать, что там, дальше. Но он не чувствовал себя физически готовым совершить пешую прогулку в одиночку. К тому же он понимал, что старик неусыпно наблюдает за ним через своих подручных.
Ему разрешалось видеть немного. Небольшой водопад, бьющий из скалы в маленькое малахитовое озеро. Заросли колючего кустарника. Место общего отдыха в тени невысоких пальм с голыми стволами и вытянутыми плодами с блестящей коричневато-фиолетовой кожицей. Больше – ничего особенного. Крохотное поселение, укрытое в камне. Все самое интересное, предполагал Дэвид, пряталось внутри скальной гряды.
Наверняка зал-обсерватория был не единственным местом, оснащенным древней механикой. Но жрец не торопился открыть гостю все секреты Уэйнат. Здесь хозяином был он, старик. С этим следовало считаться.
Дэвид принял решение.
За прошедшие дни он узнал столько, что хватило бы на толстую монографию. Беседы со стариком становились все любопытнее, и каждый раз, познавая новое, Дэвид удалялся в свою комнату-пещеру, ощущая, что хочет знать еще больше. Это походило на подкатывающие приступы голода, но голода информационного…
Он черпал пищу и в дневнике отца, последней третьей тетради. Слова, написанные сорок лет назад, подтверждали все, услышанное здесь…
«Я не перестаю удивляться знаниям догонов, – писал Алекс Томпсон, – для них Солнце не находится в центре Вселенной, а является одной из звезд, входящих в состав Галактики. Они знают о термоядерной реакции нашего светила и всех звезд на небе. Именно эта реакция дает возможность существования жизни на Земле. Они знают и о том, что раса землян не единственная… Но вера наших ученых в незыблемость законов Вселенной и в постоянство мировых констант, по их мнению, – абсурд, заблуждение! Так сказал мне Акундьо. Все меняется. И то, что существует в пределах нашей Солнечной системы, не обязательно для других систем…»
Дэвиду теперь постоянно снился космос. Космос, великий и непостижимый, окружал его отныне, будто туманность Ориона, и в часы бодрствования. Во сне он летал, как астронавт, днем чувствовал себя немногим развитее первобытных людей.
– Да, мысли о гравитации опасны, – улыбнулся старик, когда Дэвид на очередной их встрече заговорил о гравитации в привычном понимании термина как «тяготение». – Закон всемирного тяготения утверждает, что между всеми телами во Вселенной действует сила взаимного притяжения. Бруно за эту мысль сожгла инквизиция, Галилей едва спасся от костра, Ньютон повторил то, что давным-давно высказал Архимед, а над Эйнштейном смеялся весь научный мир. А теперь ваши ученые вывели новые теории. Сначала они говорили о замкнутой Вселенной, потом решили, что она все-таки разбегается…
– Одно не противоречит другому. Разве это не так? – переспросил Дэвид.
– Разум может строить бесчисленное множество понятийных систем, которые не будут внутренне противоречивы, – старику, кажется, доставляло особое удовольствие развенчивать мировоззренческие каноны своего нового друга. – Наука землян сильно ошибается в определении размеров нашей Галактики и расстояний до других галактик. Ошибаетесь вы, и думая о постоянной трехмерности пространства. Но мир хаотичен, в нем нет ничего незыблемого. Мерность пространства во Вселенной колеблется, как и все остальное. Ничто не догма для космоса! Но самое опасное заблуждение ваших ученых состоит в том, что вы приписываете всей расе разумных существ свойства одного индивида. Вы считаете, что все в этом мире подлежит неизбежной смерти. А раз так, то свою жизнь на этой планете вы предоставляете воле слепого случая. В итоге все усилия нынешнего человечества направлены лишь на решение насущных проблем. Вы думаете лишь о том, как удовлетворить ваши кратковременные потребности. И этим обрекаете свою цивилизацию на гибель.
