— Да. Один говорил с очень сильным акцентом.
— О, боги лунных миров, в Альберине есть моряки-дикари, — сказал Ларон, проводя пальцами по волосам и не спуская с Терикель своих выразительных зеленых глаз. — Это они убили Стражей Трона?
— Ну… один из них убил одного Стража, а другого я сожгла заживо. Пламя было так близко, что я чуть не погибла.
— А трое других?
— Тощий моряк просто побил их.
— Но… но чтобы стать Стражем Трона, нужно сразить десятерых вооруженных головорезов. Одновременно. Причем сражаться необходимо без одежды и оружия.
— Просто повезло. Хотя теперь городской казне «повезет» потерять кучу денег, чтобы восполнить потери, — сказала Терикель.
— Где они сейчас? — спросил Ларон.
— Они были на борту «Буйной пташки». Их сопровождала проститутка, одетая как я. Сейчас все мертвы.
Зная, что ей предстоит отправиться в путь продолжительностью в недели и длиной в сотни миль, Терикель использовала любой повод, чтобы еще немного отдохнуть и погреться у камина. Она посмотрела на Веландер в другом конце комнаты, которая выглядела до боли знакомо, только чуть более бледной и худой.
— Вел, ты совсем не изменилась, — весело сказала она.
— Я никогда не меняюсь, высокоученая старейшина. Я буду такой всегда. Или, по крайней мере, до тех пор, пока кто-нибудь не отсечет мою голову, не сожжет ее, не вырежет мои сердца и не похоронит их на перекрестке, тогда…
— Хорошо, хорошо, мне очень жаль, что я затронула такую щекотливую тему! — воскликнула жрица.
— Высокоученая старейшина, только мне есть за что извиняться. Я просто рассказывала тебе, как меня можно уничтожить, тем самым отдавая себя в твою власть.
— Но Веландер, я не стою таких жертв.
— Высокоученая старейшина, потребуется много времени, прежде чем мне будет позволено снова стать твоим близким другом, ведь я причинила тебе такую боль. Пока я займусь незначительными делами, которые постараюсь довести до конца.
— Но Вел, я прощаю все, что ты когда-то сделала…
— Высокоученая старейшина, ты не понимаешь. Прощение, даруемое тобой… Я должна быть достойной твоего прощения. Должна сделать… кое-что важное. Я поступила с тобой жестоко, и причинила тебе слишком сильную боль.
Пока Терикель постигала премудрости верховой езды, Эндри и Уоллес считали придорожные столбы до «Отдыха от счета миль». В окрестностях постоялого двора местность была равнинная, и преобладали пастбища, а не деревья, поэтому выкрашенные в белый цвет стены были заметны с расстояния трех миль.
— У виндикейцев есть поговорка, — сказал Уоллес, сосредоточившийся на движении собственных ног, и не особенно заботившийся о том, что говорит язык. — «Он выглядит так, словно проделал долгий путь». Спорю, я сейчас выгляжу так же.
— Ага, — ответил Эндри. — Но семьдесят миль — не очень много. Согласно альманаху, большинство постоялых дворов находятся на расстоянии в двадцать миль друг от друга. Для здорового крепкого крестьянина это день пути. Так там пишется.
— Но я не здоровый крепкий крестьянин!
— Уоллес, а кто же ты?
— Больной, несчастный, уставший, со стертыми ногами… Вот черт! Опять начинается дождь.
— Ну тогда побежали оставшиеся три мили до «Отдыха от счета миль».
— Твой отец — близорукая канализационная крыса, а мать — маленькое зеленое бородавчатое насекомое, питающееся мухами.
— Так ты не побежишь?
— Солнце выглянуло только на два часа, но мое лицо сгорело. Теперь такое ощущение, что его скребли металлической щеткой.
Дождь усилился. Эндри достал коврик из спальни мадам Джилли и сделал из него накидку. Уоллес даже не пытался укрыться от непогоды. Он опять поправил лямки сумки, но каждый дюйм его плеч пронзала сильная боль.
Прошел час с наступления вечера, когда Уоллес и Эндри дошли до «Отдыха от счета миль». Дождь немного утих и полностью прекратился, как только они добрались до двери, но Уоллес даже не остановился, чтобы выругаться. Он направился прямо в таверну, к камину, не обращая внимания на толпу путешественников и пьянчуг с окрестных ферм, и тотчас упал на пол. Медленно, очень медленно Уоллес стянул ботинки. Носки намокли от воды и крови. Рядом кто-то присвистнул. Уоллес снял носки. Взгляду окружающих предстали огромные свежие мозоли на пятках и подушечках пальцев. Уоллес пару раз встряхнул ногу, и клочья окровавленной кожи вывалились из носков. Кто-то снова присвистнул. Стали показывать пальцем. Уоллес положил носки на теплые камни, и из них сразу повалил пар. Запах чем-то напоминал подогретый подпорченный гуляш.
Эндри подошел с парой пивных кружек, и только сейчас Уоллес обнаружил, что все еще не снял сумку. Он опомнился и свалил ее на пол. Затем осушил свою порцию эля залпом.
— Тяжелый выдался денек, да? — спросил старик, сидевший на стуле возле камина.
— Ага, — промычал Уоллес.
— Попробуй бычий жир, — сказал старик, пододвигая к Уоллесу маленький кувшинчик.
— Не, лучше тигриный жир и ланолиновое масло, — произнес кто-то еще, протягивая другой кувшинчик.
— Сено нужно, в обувь подложить, — посоветовал кто-то, стоявший позади Уоллеса.
— Нет ничего лучше свежей травы.
— Используй зубчатые цветки, в них особые заживляющие вещества, лекари очень даже советуют.
— А у тебя лишь одна пара носков. Я ношу две.
— Я три.
— Нужно помыть твои ноги в медовом вине. Жжет, зато помогает. Подожди-ка, я принесу чуть-чуть.
У Эндри создалось впечатление, что всем этим людям, не плавающим в море, не ездящим верхом, не путешествующим на баржах или в экипажах, нет ничего интереснее, чем рассматривать свои ноги и ухаживать за ними. Уоллес взвыл, когда на его кровавые мозоли вылили вино. Потом отовсюду стали советовать, как утишить боль, какое использовать масло и повязки и какие носить сапоги.
В этот момент вошел один из местных торговцев, взял кружку вина с пряностями, и присоединился к толпе в таверне.
— О, какие веселые парни собрались здесь! — воскликнул он громким и нарочито радостным голосом. Торговец не обращал внимания на доносившийся со всех сторон зловещий шепот, который, казалось, зарождался внутри самой толпы. — Я только что совершил замечательную бодрящую прогулку от своего хранилища через поле сюда, — продолжил он. — О, я не променял бы это даже на мешок золота.
— А променял бы на мешок фальшивых медяков, — сказал так тихо Уоллес, что расслышал лишь Эндри.
— Да, прохладный, освежающий воздух деревенского вечера — о, это просто волшебно! — не унимался торговец. — Нет никаких неприятных запахов или дыма, есть только две ноги, несущих тебя по дороге, которая вскоре закончится в дружелюбной таверне. Никаких городских грубиянов и головорезов, лишь честные, приятные крестьянские лица, готовые с удовольствием разделить с тобой и пинту, и песню.
