— Да, такова моя малышка.
— «Похорони-меня-в-крепком-гробу-наполненном-дорогим-вином-3129-года» — фраза Уэнсомер?
— Меня бы это не удивило.
— Нет другого города, кроме Альберина, где мы могли бы спрятаться?
— Академик Лавенци, мы направляемся в Альберин потому, что на наш мир скоро опустится пелена тьмы. Армии будут раздавлены, цветущие города разрушены до основания, а от крепостей останется лишь прах. Город Альберин — ничто. Воинов там меньше, чем ученых, и там всего четырнадцать наших людей. А какой там правитель! Этот человек — просто выродок, он подошел бы только на роль мужа Уэнсомер. Нет, когда юные глупые боги Стены Драконов начнут посылать на величайшие города мира огненный дождь, Альберин их, по-видимому, совсем не заинтересует. Уэнсомер, ты и я, вероятно, единственные волшебницы, оставшиеся в живых, но не связанные со Стеной Драконов. Если это так, только мы сможем разрушить ее.
ГЛАВА 4
СУЩНОСТЬ ДРАКОНОВ
Стаду коз потребовалось четыре дня, чтобы пройти десять миль и добраться до Харха, и даже это считалось очень быстро. Однако Уоллес только радовался, поскольку боль от спазмов, мозолей и падений уменьшилась. Единственной неприятностью было то, что однажды его боднул козел.
Трижды мимо них проскакали отряды всадников с перьями на шлемах, одетые в золотые плащи, и каждый раз они спрашивали, не попадался ли кто-нибудь незнакомый в пути. В частности, всадники интересовались женщиной, которая говорит по-диомедански. Пастухи все время отвечали, что нет, никого не встречали, и смотрели ничего не выражающими глазами.
Дуэт музыкантов, состоящий из Эндри и Уоллеса, стал превращаться, так сказать, в маленький оркестр. Они играли в каждой придорожной таверне, которая попадалась на пути, и иногда получали бесплатно выпивку. Уоллес купил несколько бурдюков, потому путешествие уже не было столь утомительным. Они прибыли в Харх вечером на восьмой день после ухода из Палиона. Это оказалась укрепленная деревушка, отдельно стоящие небольшие усадьбы, окруженные частоколом. Жители занимались разведением коз и производством молочных продуктов на продажу, а также выращивали овощи для близлежащих рынков. Небо над головой теперь отливало пурпурным цветом, изредка вспыхивали зеленые искры и широкие оранжевые лучи. На западе ровно поблескивала радуга и сверкал оранжевый вихрь — Стена Драконов.
— Они какие-то неестественные, эти огни, — сказал Раффин, идя за стадом.
— Да уж, — ответил Уоллес. — Надеюсь, что для нас это лишь к лучшему, вроде как заклинание против плохой погоды.
— Ты рассуждаешь о таких вещах?
— Да, я, — сказал Уоллес, указывая большим пальцем себе на грудь. — Научился этому в городе.
Где-то в отдалении раздался звон колокола, и жители Харха стали собираться, держа в руках факелы, чтобы поприветствовать пастухов и осмотреть новорожденных козлят. Все проходило мирно. Однако Уоллес был удивлен, когда полногрудая женщина с румяными щеками и рыжими волосами нервно поздоровалась с ним и назвала мужем.
— Да, Уоллес удачливый дьявол — отхватил такую жену как Желена, — сказал Раффин.
Было бы неверно сказать, что в честь возвращения пастухов в Харх устроили большой праздник. Они и отсутствовали-то всего две недели. Однако им радовались, ведь дорога не была безопасной. Порой даже доходили слухи о гражданской войне из-за убийства императора.
К козьему жаркому, жарившемуся на костре уже полдня, добавились еще три свежих тушки. Кроме местного пива, пастухов угостили особым алкогольным напитком и дождевой водой, смешанной с ягодным соком.
Эндри и Уоллес по возможности предпочитали играть музыку и уклоняться от разговоров: могли возникнуть вопросы, на которые Уоллес не мог дать ответов. Вскоре люди увлеклись едой и выпивкой и перестали чем-либо интересоваться, а Эндри и Уоллес уже строили планы, как бы ускользнуть в Глэсберри рано утром. Несколько девушек принесли Эндри множество кружек местного пива, но он вылил большую часть в траву.
«Почему я делаю это? — спрашивал сам себя Эндри, опрокидывая за собой уже шестую кружку. — Это хорошее пиво, а я люблю пиво».
Женщина по имени Желена, которая вышла замуж за человека — живого или мертвого — по имени Уоллес, подошла к Эндри вот уже в седьмой раз, держа в руках кружку пива. У него появилось ощущение, что что-то здесь, вероятно, не так. И вскоре пришлось в этом убедиться.
— Я слышала, как ты говорил по-диомедански, — сказала она, беря его пустую кружку и предлагая полную. — Значит, мы можем поговорить.
«Вот черт, она говорит по-диомедански», — подумал Эндри, который притворялся, что плохо говорит на всеобщем сарголанском, надеясь таким образом избежать неприятностей.
— Ну да, все мы, моряки, говорим на нем в Альберине.
— Моряк из Скалтикара? — спросила женщина, садясь рядом.
— Да, с «Буйной пташки». Это было мое первое путешествие.
— Мои родители продали меня Уоллесу, — сказала Желена. — Тогда у них был тяжелый год. Но у них тяжелый год закончился, а я уже три года как здесь.
Эндри выпил до дна то, что оставалось в кружке. Желена передвинулась ближе, и, улыбаясь, слегка толкнула его под ребро. «Интересно, зачем она это сделала», — подумал Эндри.
— Так ты, э-э, замужем за Уоллесом? — спросил он.
— А… Уоллес… ну да, мы женаты. Ты его хорошо знаешь?
— Да не очень. А ты?
Тут Эндри понял всю бессмысленность своего вопроса женщине, которая уже три года живет в браке. Эта мысль поразила его словно внезапный удар в солнечное сплетение, но Желена, кажется, восприняла его промах как тонкую игру слов.
— Думала, что хорошо. Уоллес-пьяница… Уоллес-прелюбодей… Уоллес-грубиян, бьющий жену… Уоллес-убийца тех, кто крадет коз. А сейчас он здесь, красиво говорит, вежливый, утонченный. Он даже говорит по-диомедански. Я просто не знаю…
— Ого, подожди-ка минутку, — попросил Эндри. — Расскажи мне побольше об этих разных Уоллесах.
— Об Уоллесе и всех его женщинах?
— Да нет, о козах.
— Я не думаю, что он… ну, ты понимаешь… что-то там было с теми, кто крадет коз. Да, он убил пятерых. Жестокая, грубая сила — вот кем был наш Уоллес. Теперь он изменился. Может, я и придумываю, но Уоллес стал выше, крупнее, ну и вообще. У него волосы были гуще и темнее, еще морщинки и веснушки. Где ты с ним познакомился?
— В таверне. Тогда я впервые проводил ночь на берегу. Мы стали петь, наигрывая на лире, потом выпили. Завязалась драка… да нет, ты не поверишь. Потом мы спустились… нет, тоже не поверишь.
— Уоллес не умеет петь, — сказала Желена.
— Ну да, теперь я согласен. Никогда не прошу его исполнить какую-нибудь балладу. Тогда из таверны люди разбегутся быстрее, чем если крикнуть «Пожар!»
— Ты не понимаешь. Уоллес никогда не поет.
