…Медленно раздвигая толпу гладиаторов тяжелыми плечами, пробирался к нему невысокий парень, низко надвинувший на лицо темный капюшон плаща. Несмелыми шагами одолев пустое пространство площадки, парень остановился напротив Луки и, поколебавшись, сделал последний шаг и слился с Лукой. Все-таки он оставался в глубине души тем подростком, запуганным братьями святого Матвея. Наверное, поэтому так легко было заставить его пойти на предательство и возглавить нападение на город. Нет, подумал он, не предательство. То, что мать и он были родом из города Братства, не означало его родство с погибшими горожанами. Кроме того, волхв-епископ Салем его явно заколдовал. А это уже совсем другое. И прочь сомнения.
Он услышал крики и возмущенный свист. Видя его нерешительность, зрители решили, что он испугался, и заранее выражали свое презрение. Лука поднял свой деревянный меч и прикрылся щитом. Солнце, опустившись ниже, слепило глаза. Над парапетом прямо напротив их площадки показалась головы хозяина и Артура. Лука отвернулся. Все приготовились к небольшому развлечению, все надеялись, что новичок продлит сопротивлением зрелище.
Лука, крепче сжав рукоять меча, сделал шаг к гоблину.
Кентавры были защищены броней снизу доверху. Тонкие лошадиные ноги покрыты поножами, на копытах длинные шипы, на щитах посередине бляха с острием, которой легко проткнуть противника. Гоблин – сам боевой механизм, как атомные танки древних. Не настолько быстр, как остальные лесные, но могуч и всесокрушающ. Все трое стояли вокруг человека, и в какой-то момент не только у Луки, но у других родился вопрос: зачем так усложнять простое дело – убийство безоружного пленника?
Но все вспоминали, как этот пленник разделался с Артуром – лучшим бойцом школы, и разгоралось любопытство: что будет?
Кентавры начали сходиться. Шаг, еще шаг. Один неожиданно кинул копье, но каким-то образом промахнулся. Копье вонзилось в песок за спиной Луки. И словно бросок копья послужил сигналом: оба кентавра кинулись на парня, а следом, чуть помедлив из-за того, что не сразу стронул собственный вес, двинулся гоблин.
Лука бросил свой бесполезный меч и подхватил копье. Трезубец выскочил сбоку, метя в горло, копье отбило удар – и заметались оба древка, словно журавлиные клювы. Легко и вертко мечутся кентавры – один с трезубцем и сеткой, другой с мечом, стараются достать ускользающего врага. Гоблин больше мешает, тяжело размахивая цепным кистенем, все вместе превращается в мелькание рук, ног и разящего железа. Справа, слева, сверху, снизу – копье, булава, трезубец, копыто и снова копье, булава, трезубец – все смешалось, звонко стучит железо, глухо отбивает щит, и вдруг один из кентавров вылетает за пределы боевого круга с перебитыми ногами – задел-таки неловкий гоблин.
Кентавр выпадает из площадки, роняя в падении сеть, Лука, словно метательный диск, бросает щит в гоблина, а сам поднимает сеть. Гоблин роняет булаву – так сильно ударил окованный край щита в лицо. Из перебитого носа хлещет кровь, богатырь, превозмогая себя, поднимает оружие, но запутывается в накинутой сети. Все быстрее и быстрее движется недавно безоружный новичок, он теснит оставшихся на ногах бойцов, один из которых – самый могучий, раз за разом бьет своим страшным шаром, глубоко взрывая песок арены, но не попадая в быстрого противника. Потом удары цепа стали еще быстрее, уже и кентавр больше следит за действиями товарища, чем за врагом, – и зря: копье неожиданно ударило в лицо, и выпавший меч подхватил Лука.
Жарко; солнце уже клонится к горизонту, но вечерний жар все еще силен. На запах крови и разгоряченных тел слетелись мухи, и мечется темный рой над зрителями и бойцами. Разъяренный гоблин сорвал сетку и стал теснить противника, раскручивая над головой тяжелый шар. Теперь никто не мешает двум врагам. У Луки в руке меч, но летающий шар мешает подступиться ближе для удара. Гоблину трудно дышать из-за продолжавшей литься крови, но его душит ярость из-за невозможности достать мелкого, но юркого противника. Желание закончить бой так сильно, что гигант, забыв об осторожности, бросается вперед, путается ногами в брошенной ранее сети и падает.
Лука сразу остыл. С первых же секунд схватки, подхваченный боевым вихрем, он забыл о том, где он, зачем и почему ему надо сражаться с этими незнакомыми ему лесными. И вдруг очнулся; со всех сторон он видел жадные, очарованные чужой смертью глаза, даже старик-хозяин наверху за парапетом забыл, что перед ним протекает обычная казнь, свершаемая по воле сильных людей, зачем-то пожелавших такого исхода, тоже смотрит, завороженный зрелищем.
Гоблин тяжело поднялся на ноги. Утирая кровь, он размазал ее по лицу. Латы на груди лакированно блестели, со стороны могло показаться, что он ранен смертельно. Гоблином владело одно желание: убить. Он не думал об опасности, он перестал защищаться, бросил щит, забыл поднять свой страшный цепной кистень и готов был голыми руками рвать врага. Потом опомнился; пошарил кругом взглядом и нагнулся, чтобы поднять оружие.
Лука, оторвав взгляд от противника, снова оглядывает зрителей. Гладиаторы и тренеры свистят, кричат, машут руками, подбадривая врагов. Хозяин на стене, поймав взгляд Луки, энергично опускает большой палец. Он уже верит, что Лука сможет победить, и заранее радуется, что, исполнив приказ, может сохранить прекрасного бойца. Он машет рукой, словно не палец, а нож вонзает в чью-то плоть. Он тоже требует смерти.
Апатия овладевает Лукой. Он поверил, что победил, поверил, что противники не способны его одолеть, и упадок сродни тоске охватывает его. Все это время – с тех самых пор, как его выдернул в мир пилигрим, – он выполняет чужую волю. Он убивает, его хотят убить – зачем, почему? Сейчас ему стала безразлична даже собственная жизнь.
Бросив на изрытый ногами сражающихся песок свой меч, он поворачивается и уходит.
В ту же секунду за спиной раздается тяжелый топот, Лука отпрыгивает в последний момент и, пропустив великана, подставляет ему ногу. Его кость едва не хрустнула, смятая тяжелыми голенями гиганта. Но повезло; гоблин снова падает. Шлем слетает и откатывается в сторону.
Увидев так близко незащищенный затылок, Лука, забыв недавние мысли, бросается к гоблину, хватает лежащий рядом шар и бьет этим шаром в рыжий затылок врага.
С ненавистью и презрением оглядев ревущих от восторга зрителей, он поворачивается и уходит. Луку никто не останавливает, лишь стражники, пропустив его, идут следом, словно почетным караулом провожая до дверей камеры.
Глава 33
Вечером после ужина загремел засов, и в камеру к Луке пришли гости. Первым вошел метис Артур, быстро оглядел углы, стараясь не смотреть на Луку, и отступил, пропуская остальных.
Небольшая камера, где и одному было тесновато, заполнилась до отказа. Всегда тусклый, но никогда не выключавшийся светильник над входом освещал грязноватое помещение, серое одеяло на постели и стул возле ящика, служившего столом. В камере стоял едва уловимым запахом плесени и витавшей где-то за порогом смерти.
Вошедший следом за Артуром хозяин огляделся, ища место, где сесть, но тут же передумал и остался стоять. Третьим был пилигрим Эдвард. Он не колеблясь присел на краешек постели, взмахнул головой, чтобы откинуть волосы со лба, и нацелил крючковатый нос в самый темный из углов.
