И вот еще что: казалось невероятным, что единственными уцелевшими среди лесных оказались Лайма и Лок. Сейчас, лежа в безмолвии своего пробуждения, Лука думал, что необъяснимое отстранение его каким-то образом спасало не только его, но и друзей. Лайма и Лок оказались под защитой всего того, что пробудил в нем епископ-колдун. И ведь подумать только, прошло всего несколько недель с тех пор! А как все завертелось, как преобразилось: городской дурачок, очнувшись из немоты, стал героем, и необычное стало обычным. Как все понять, как оценить? Пока у него не было ответа.
Битва осталась там, в прошлом, и была как сон. И еще что-то напоминало сон…
Он помнил, как после ужасной боли от падения на него страшного монстра сознание не сразу покинуло тело, а словно бы прошло несколько этапов: солнце и яркий день были притушены, и мир, как и во время непонятных приступов, в которых, кажется, был повинен его таинственный гость, погрузился в серую муть. Потом и серый день исчез, осталась ночь и звезды, устроившие вокруг него карусель. Серая ночь с блеклыми звездами вращалась все быстрее, далекие светила стянулись в плотный шар… вдруг оказавшийся настольной лампой. Поднявший голову лысый старик с пронзительным взглядом холодных глаз рассматривал его так, словно бы перед ним оказался не человек, а уменьшенная копия зверя. Затем тонкие губы разлепились.
– Может быть, ты не совсем понимаешь суть задания. Поясняю для плохо соображающих: руководствуясь статьями Межгалактического кодекса, мы не имеем права вмешиваться во внутреннюю жизнь других планетных систем без их согласия. Посему на этот раз мы пошлем не тебя лично, а твою генетическую матрицу. Сканеры выдали несколько кандидатур, но потом осталась одна с наиболее сильными психо-соматическими показателями.
– Но почему я? – возразил Лука. – Пошлите Струнилина. Он давно просится.
Старик безнадежно вздохнул, поднялся из-за стола и шагнул в темноту. Отодвинул тяжелую штору. За окном горел множеством огней ночной город. Все пространство до горизонта было заполнено этим невиданной красоты городом.
– Ты что, не проснулся или уже засыпаешь? Я же ясно сказал, что посылают не вас, а ваши матрицы. То есть твою матрицу. Твою так называемую морально-волевую основу плюс частично память. А раз уж ты у нас специалист по времени и пространству, так сам бог велел идти тебе. То есть сам ты остаешься, конечно.
– Раз так, то о чем разговор. Решили посылать, так посылали бы.
– Капитан! Ты сколько у нас служишь, а все еще не понял, что мы ни в чем не имеем права преступить Закон. Нужно твое формальное согласие, тем более что посылаем мы часть тебя! То есть ты посылаешь свою часть, часть собственной личности, которая потом станет частью личности другого.
– Почему же не понимаю, очень хорошо понимаю…
Старик, отвернувшись от окна, вновь пронзительно взглянул на Луку, потом махнул рукой. Вернулся к столу.
– Хорошо. Раз формальности соблюдены, повторяю суть задания. Ты, то есть твоя… кажется, лучшая часть должна внедриться в сознание вероятного диктатора и попытаться взорвать систему изнутри, заложив основы демократии и равенства. Что в общем-то не так уж и трудно, учитывая личность выбранного объекта…
Внезапно видения пропали, вернулась тьма, а с ней и осязание. Вслед за этим стали потихоньку возвращаться слух и другие чувства. Только глаза продолжали видеть мрак. Ему было холодно, он лежал на твердой, кажется, каменной скамье. Пахло сыростью. И его пробудили голоса. Голоса звучали негромко, устало, с паузами. И вначале он просто слушал, не пытаясь понять, кто говорит и что говорят.
– Может, мы все обманулись? Поверили в сказку, пошли за сказкой, и оба попались. Что можно сделать против дьявола? Порядок вещей изменить нельзя, потому что мы тоже часть этого порядка. А часть не может замахнуться на целое.
– Но почему так? Рождаться, жить, умирать… и кормить новые поколения… Зачем? В чем смысл этой круговерти? И был ли смысл до Смутных веков?
– К чему нам думать о том, что уже ушло? Я надеялся на него, а он оказался смертным. Он взял и умер. Твоя мечта увлекла и меня. Теперь мы пришли к своему концу… рано или поздно это должно было произойти. Почему бы не сейчас?
Некоторое время длилась тишина. Потом из сгущенного, плотного мрака донесся вздох, и Лайма почти простонала:
– Моя жизнь потеряла смысл, я не жалею, что уйду. Пусть уж другие после меня мучаются в этом котле. А все же горько, что он так обманул…
– Не одну тебя, не одну тебя. Даже я в конце концов был готов отдать за него жизнь. Другие были умнее, другие сомневались. Хотя, должен признаться, умер он как герой. О нем пели бы песни и слагали легенды, если бы он был простым воином. А так его будут проклинать.
– Но это же не его вина, Лок?
– Конечно, нет. Ведь он простой человек. Его обманул другой простой человек – его гнуснейшество папа Бастиан. Наглядно показал, кто есть кто. А для этого принес в жертву тысячи собственных подданных. Пастырь Божий!.. Все римляне здесь разложились, но наверху самая гниль. Все-таки жаль, что мы не будем участвовать в уничтожении Великого Рима. Надеюсь, наши здесь не оставят камня на камне.
– Ты думаешь, что-нибудь изменится, если Бешеный Юр уничтожит всех людей? Может, есть какой-нибудь другой выход? Ведь и Лука – человек.
– Ты не понимаешь, ты женщина. Женщины по-другому видят мир. Ты и Луку видишь по-другому, иначе, чем я.
– Что ты хочешь сказать? – Голос Лаймы напрягся.
– Ничего. Я хочу сказать, что среди каменщиков есть хорошие мужчины и женщины. Как и среди наших есть плохие и хорошие. Просто хорошим каменщикам и хорошим лесным никогда не ужиться на одной земле. Даже если мы отыщем потерянный рай и будем жить как братья и сестры, всегда найдется кто-нибудь, кто обзовет нас волосатиками и животными. И всегда найдется кто-то среди наших, кто посчитает, что каменщики косо на них смотрят… Не знаю, мы ведь ничем, кроме внешних данных, не отличаемся от горожан. Мозг у нас такой же, предки – одни и те же. Но когда я думаю о римлянах или рыцарях, все у меня внутри переворачивается от ненависти. И так было у моего отца, было у деда, будет у моих детей. Пока мы их полностью не уничтожим или пока они нас полностью не уничтожат, мира на Земле не будет.
Наступило молчание. Где-то мерно капала вода. Зазвенело насекомое, вероятно, попавшее в паучью сеть. Слышно было тяжелое дыхание Лока.
– Не знаю, – наконец отозвалась Лайма. – Я ничего не понимаю, мне просто это все не нравится. Мне не нравится, что нас считают животными, но мне не нравится, когда страдают их дети. Все равно это не выход, я бы не хотела участвовать в их уничтожении.
– А ты и не будешь, маленькая, – вдруг мягко сказал Лок. – Мы с тобой, по всей видимости, не доживем до этого великого дня. Но он будет. Бог на нашей стороне, Бог на стороне тех, за кем правда. И пусть мы и они, по сути, одинаковы, пусть наш разум и чувства равны, и нет низших и высших по праву рождения, но наши расы все равно обречены на борьбу. А раз так, пусть это побыстрее кончится.
