Лука, оторвавшись от книги, бездумно смотрел на движущиеся картинки на экране. Две команды играли в волейбол на морском пляже, игроки с бешеным энтузиазмом лупили по мячу и беззвучно разевали рты, когда мяч оказывался в воде. Лука пытался думать о городе, о неведомом Хозяине, о здешнем обществе, занятом исключительно собой, а также о папе Бастиане, Бешеном Юре, об этих двух мирах, сосуществующих на Земле, и старался сообразить, в чем состоит логика обоих миров, а также смысл, заложенный в них Создателем. Но у него ничего не получалось, и это его раздражало. Мысли разбегались, постоянно лезли какие-то подробности вроде замечания лопоухого брюнета Виктора после приключения в машинном зале, когда тот пожалел, что Лука не погиб, – причем вполне доброжелательного замечания. Были еще и другие моменты, которые никак не связывались в одно целое, и это продолжало раздражать, потому что он чувствовал, что находится в шаге от разгадки того, что никто и не собирался от него скрывать.
Он вновь заглянул в книгу, нашел в оглавлении географический раздел, стал читать в надежде найти ответы на свои еще не сформулированные вопросы. Но и здесь были лишь советы, как попасть в ту или иную часть города, Земли или Артемиды. Так, прежде всего надо было обратиться к ближайшему пилигриму Эдварду и сообщить ему о своем желании. Похоже, механизм перемещения никого не интересовал и не должен был интересовать.
Ничего не удалось выяснить об изначальном назначении города, о цели его существования. Создавалось впечатление, что его обитатели содержались Хозяином для забавы. А может быть, первоначальный интерес давно угас, и город существовал уже по инерции, забытый вниманием Создателя.
Солнце, давно заглянувшее в спальню, достигло наконец лучом его щеки. Пора было вставать и начинать собственные изыскания. Не хотелось бы снова оказаться бесплатным развлечением для постоянно темнящих аборигенов.
Лука оделся в предложенную ему одежду, вполне удобную, кстати. Мягкие белые тапочки, белые же штаны из эластичного материала и ярко-красную рубашку, внешне похожую на толстый свитер, но невесомый, прохладный и вполне комфортный.
Он вышел из двери на лестничную площадку, зашел в лифт, который сразу опустил его вниз, – и вот уже улица. Странное чувство: знать, что большая часть виденного вокруг является иллюзией, и в то же время не иметь возможности отделить реальность от лжи. Прохожих было не очень много, и все они находились достаточно далеко, чтобы кого-то узнать. Из-за угла соседнего дома, следуя полотну дороги, вылетел черный автомобиль, похожий на все другие автомобили здесь, блеснул ярким отражением солнца на непрозрачных боках и проследовал дальше, до следующего поворота, скрывшего его. Несмотря на то что по небу гуськом плыли белые облака, солнца было много. Оно играло на разнообразных предметах, выбирая, как ворона, маленькие блестящие вещи: ручки на окнах, металлические части украшений на вывесках кафе и баров, сверкающие вкрапления в орнамент стен. Из двери бара высыпала стайка юных дев, немедленно окруживших его. Его сразу узнали, потащили с собой в другой, соседний бар, а когда он освободился от них уже внутри, на щеках его сохли поцелуи.
В небольшом помещении бара было довольно много людей. Причем разных возрастов. Девушки подвели Луку к столику и расселись в легкие кресла. Тем, кому не хватило мест, сели рядом, за соседним столиком. С подплывшего подноса набрали бокалов и каких-то тарелочек с закусками и принялись пить, молча и доброжелательно разглядывая друг друга. То есть разглядывали Луку, а он девушек. Наконец одна, с золотыми волосами, неожиданно громко закричала, что вчера, когда Лука всех так здорово обставил в машинериях, она едва не лопнула, так свистела. До сих пор живот болит. Тут же все снова полезли целоваться. Другая девушка – копия золотоволосой, но с белой прической, – перекрикивая общий гам, заявила, что Лука, по ее мнению, еще всем покажет, а может быть, даже станет Хозяином. По преданию, давно пора, правда ведь? Все подтвердили, что Лука обязательно станет Хозяином. Потом кто-то упомянул о Лайме и Локе, Лука сразу насторожился, стал расспрашивать. Оказалось, что его друзья будут сегодня участвовать в Иллюзионе. Их держат специально в карантине, чтобы не испортить впечатление. Если они будут знать, что участвуют в Иллюзионе, пропадет момент непорочности. Они так и выразились: «непорочности».
Одна – длинноногая, в очень короткой юбке, под которой, как оказалось, ничего не было, – вскочила на стол и, скорчив жуткую гримасу, стала наносить ногами во все стороны воображаемые смертельные удары. Ее со смехом стащили вниз, сунули в руку стакан и заставили выпить. Девушка выпила, но тут же закричала, что она сама последний раз успела зарезать кентавра, прежде чем гоблин оторвал ей голову. Другие смеялись и доказывали, что тут хвастаться нечем, вот Лука вчера действовал без посредников, ничего не подозревая, и это был один из лучших Иллюзионов за последнее время.
В общем, разговор пошел по непонятному руслу.
– А другие действовали вчера через посредников? – сумел он встрять в возникшую было паузу.
Все опять загалдели, засмеялись, золотоволосая задрала ножки так высоко, что и у нее тоже обнаружилось отсутствие нижнего белья – факт и на этот раз никем, кроме Луки, не отмеченный. Вдруг к их столику подошел сумрачный мужчина лет тридцати, смахнул со стула одну из девиц и, не обращая внимания на ее протестующий визг, уселся рядом с Лукой.
– Зачем вам это нужно? От этого всего бежать надо. Я считаю, что, несмотря на то, что все всё забывают, кое-что записывается на подкорку. Личность меняется. Итак процесс дебилизации зашел дальше некуда, а тут еще это. Когда на твоих глазах мучают детей, даже пускай они потом ничего не помнят, меняешься прежде всего ты. Я следил за вами все эти дни. Мне кажется, вам лучше отправиться на Артемиду, чем служить нам обезьяной для развлечения.
– Я вас не понимаю, – растерянно сказал Лука, – кто мучает детей? Каких детей? И я никого не развлекаю.
– Ну как же, – в наступившем общем молчании продолжил мужчина, – вы всех этих дур отлично развлекаете. Как вчера в машинном зале. А детей как раз эти твари и плодят. Теперь вот можно за два месяца без всяких трудов. У нас полный детский сад бойцов подрастает. Можете сходить убедиться, вход свободный.
– Лука! А ты его по орехам съезди, – вдруг тихо и ненавистно сказала золотоволосая. – И так, чтобы ему новые пришлось вставлять. А то лучше глаза выдави, их надо дольше отращивать. Пусть месяц походит с протезами, гад. Ненавижу таких праведников: все-то им не так, все-то им не нравится. Не нравится, так на Артемиду сам дуй, мокрец вонючий, не порти людям настроения. Я вот в следующий Иллюзион попрошусь против тебя выйти. Я уж тебе кишки выпущу, праведник ты наш.
– Вот вы где! – раздался знакомый голос. В дверях стояли Матиас и Натали. Матиас посмотрел на мужчину рядом с Лукой и укоризненно покачал головой. – А вы, Анатолий, снова за свои штучки. Все революцию хотите устроить. Ничего у вас не выйдет.
– А это мы еще посмотрим, – сказал мрачный Анатолий и поднялся. Проходя к двери мимо Матиаса, он буркнул: – Время покажет. Или Хозяин разберется, что вы тут устраиваете. И тогда я вам не позавидую.
