Ситуацию следовало немедленно брать в руки. Показать, кто здесь хозяин, покуда орда не расползлась окончательно. А то они, как всякие неквалифицированные работяги, рады заказчику на шею сесть. Опрокинутой пирамидой, наподобие Обратного Зиккурата, жемчужины Заброшенных гробниц Тесайра...
Средства к тому были. Конечно, я и сам мог справиться — армейский опыт не только подчинению учит.
Командно рявкнуть, так, чтобы все само собой разобралось по ранжиру, я умею. Только зачем попусту глотку драть, напрягаться, если у меня для этого Харм есть? Две с небольшим тонны бронированного авторитета с семидюймовыми клыками разведочного кадавра серии МК-IV. Никому мало не покажется!
Все так же неподвижно стоя в дверном проеме со скрещенными на груди руками, я тихонечко свистнул, полагаясь на чуткие уши своего пса-кадорга. Знакомый лязг и стук по полу металлических ног в каучуковых «калошах»-протекторах раздался не более чем полминуты спустя. По прошествии еще полудюжины секунд я ощутил на своем затылке дыхание живого носа Харма. Попутно любуясь естественной и непосредственной реакцией гоблинов, которые увидели то, что увидели, и ни граном меньше.
Зеленявки почти мгновенно смолкли и столь же быстро вернулись к пребыванию на плоскости без дальнейших попыток изобразить океанскую прибойную волну в Хисахе. Уровень звука и высота акробатических построек у них падали синхронно, словно светящийся зеленью кожный узор эквалайзера на шее певчего крикуна.
Уже хорошо. Теперь можно начинать настоящий разговор без излишних затрат на упорядочение шумной оравы.
— Кто у вас колпак носит? Подь сюды! — озвучил я свое первое требование, окинув неровный еще строй максимально тяжелым взглядом.
Колпачник, или тим-лидер — это одновременно максимальный и минимальный, а попросту единственный представитель гоблинской мужской иерархии. Нужен он для того, чтобы держать остальных в узде без лишних усилий и не тратить времени на бесконечные указания каждому отдельному зеленявке. Он у них вроде программного слова у кадавра по сравнению с простейшими кодами заклятия, кои всего лишь фиксированные по времени воздействия избранных стихий и способов их соединения.
Так и гоблины, роевые по сути существа, — лишь овеществленные возможные действия. Без интерпретатора команд здесь не обойдешься. Каковой и был моментально представлен моему вниманию, выдавленный средой из своих рядов.
Передо мной воздвигся исключительный гоблин — полных три фута в высоту и немногим меньше в диаметре. Колпак на нем тоже был преизрядный: поля оного спадали на плечи, и из-под сего выдающегося образца шляпного искусства видны были только уши, нос, брезгливо надутые губы и обвислые щеки.
Вообще-то индивидуальность следует ценить. Особенно в столь однородной массе, какую представляют собой мелкие зеленые гоблины. Но конкретно эту индивидуальность приветствовать как-то не хотелось. А уж когда околпаченный открыл рот, все остатки моей возможной доброжелательности испарились со свистом. Гоблинам и так-то свойственно огрублять гласные. Этот же экземпляр добрых две трети их произносить оказался вообще не способен. Без искажений у него шел только верхний ряд — «и», «ы», «у», а все остальные в произвольном порядке заменялись на «я» или то же «у», но сильно придавленные. На фоне получавшейся звуковой каши особенно дивно звучало излюбленное гоблинское обращение «милый».
— Чяво нудо, милый? Чяво шум пуднимяшь?!
Ага. Это он спрашивает, значит, в чем я нуждаюсь и чем обеспокоен. Самое время, вот только форма малость подкачала. Как-то не хватает в ней уважительности и внимания к требованиям заказчика. Списать на перепуг это не удастся. Скорее на исключительную тупость и самомнение, сквозь которые не может пробиться даже воспитательный эффект присутствия Харма.
Перспектива грядущего сотрудничества с таким вот исполнителем моих сокровенных пожеланий в области домашнего переустройства что-то не вдохновляла. Мне тут еще жить после того, что наработают зеленявки под столь чутким руководством.
Видимо, кое-что из моих размышлений в полную силу отразилось на лице и позе, ибо гоблины, сгрудившись, без команды подались на шаг назад, а пес-кадорг, напротив, глухо заворчал и выдвинулся из-за плеча, встав вровень со мной. Именно в таком порядке все было, не наоборот. Так что собственные способности к обеспечению дисциплины и правопорядка мне недооценивать не следует.
— Да вот, смотрю, годитесь ли вы для серьезной работы... — размеренно, с ленцой пояснил я и так уже понятное всем, кроме колпачника.
Гоблин в ответ только еще пуще надул и без того жирные щеки:
— Ня хучяшь, ня бяри! Никту ня зястявлят, милый! До него не дошло. Что же, подпустим страху, чтобы наверняка пробило.
— Кого я не беру, тот ему, — кивнул я головой на Харма, — достается.
Пес, умница, рыкнул тоном ниже. Вследствие этого трепет рядовой массы зеленявок начал ощущаться прямо через брусчатку. Как град по крыше, только более глухо, поскольку по земле передается, а не по кровле, под которой пусто.
— Кту ж тябя ня угудил? — сделал колпачник с трудом опознаваемую попытку к примирению. — Тяву яму и скурми, ня жялку!
— Да есть тут один...
Его самодовольное непонимание начало прямо-таки умилять. Впрочем, не до такой степени, чтобы спустить все на тормозах. Что ж, если добром не понимает, объясню напрямую. За Меканом не заржавеет, а таким вот свое место знать надобно.
Я навис над ним, грозно возвышаясь во весь свой пяти-с-половиной-футовый рост, словно настоящий эльфийский властитель, и во весь голос осведомился:
— Ты сам-то на что годен, МИЛЫЙ? А то мне затычка для сливной трубы в главном нужнике понадобилась! Как раз подойдешь по диаметру.
Не знаю, что его добило больше — предположение, что кроме главного нужника у меня в хозяйстве сыщутся второстепенные, или заковыристое словечко «диаметр». Но колпачник наконец-то явственно увял и даже попытался несколько сдуться.
Не то чтобы это у него получилось с ходу. Тут тренировка требуется, длительная медитация на отказ от чувства собственной важности. Но само по себе стремление ценное. Если б сие было хоть сколько-нибудь продолжительным.
Пусть не до прежних размеров, но надутый гоблин все же слегка расправился по новой. Настолько даже, что сделал последнюю вялую попытку настоять на своей необходимости.
— Кяк жя уни бяз мяня? Уни бяз мяня ня мугут, ничяву ня мугут!!!
Ага, как же. Не знай я зеленявок накоротке, мог бы и поверить. В их среде всегда кроме явного лидера наличествует неформальный. На то, чтобы выявить его на смену текущему, я и рассчитывал, начиная весь этот базар.
— Харм присмотрит! — снизошел я до ответа.
Поименованный пес-кадорг, будучи обрадован возложенной ответственностью, с лязгом встал, сделал шаг к орде и гавкнул. Гоблины чисто рефлекторно выстроились в каре и вздвоили ряды.
С правого фланга, четко печатая шаг, наконец-то вышел особо морщинистый, даже в чем-то щетинистый экземпляр. Вообще-то зеленявкам шерсти по уставу не положено, но этот, видимо, просто обтрепался до бахромы.
