Однако конечный адресат даров отнюдь не был склонен разделить иронию высшего придворного. Старичок с неподдельным восторгом уставился на неаппетитный трофей и, не сдержавшись, разразился ответно-благодарственным словом. Несколько безадресным, на мой вкус, но оттого не менее искренним.
— О счастливейший миг! Дело всей моей жизни увенчалось успехом! Существование Дракоморфа Десерти, сиречь Акулы Песчаной, получило научное подтверждение!!!
Источник его радости немного не соответствовал нашему восприятию, но тем не менее оказался вполне понятным. Ученый дедок попался, осечка с ним вышла у Музафара Великолепного. Тот даже скривился малость, готовясь мановением руки удалить не в меру восторженного придворного антиквара. Но тот уже вошел в такой раж, что, не обращая особого внимания на распорядителя приема, с трудом отыскал нас рассеянным взором в двух шагах от себя и обратился напрямую:
— Осмелюсь просить благородных посланников поведать, кто поразил чудовище? Каковы были обстоятельства сего потрясающего события?
Тут, словно опомнившись, старичок повернулся к Великому Визирю, ожидая его позволения продолжить столь будоражащий его разговор. Видимо, в надежде позабавиться неумелым хвастовством солдафона, добывшего невиданную тварь, Музафар соизволил одобрить инициативу подчиненного.
Пришло время отыграться. Обернувшись к Келле, я одними уголками губ улыбнулся и величественно кивнул. Она, в свою очередь, низко склонила передо мной голову и, выпрямившись, невыразимо царственным жестом подозвала Пемси, мявшуюся в отдалении за нашими спинами. Та тоже не подкачала — выйдя на авансцену, упала на одно колено перед своей атаманшей, по-тесайрски упершись ладонью в пол. Ожерелье из бесчисленных зубов песчаной акулы брякнуло, едва не вонзившись в мозаичный камень, концы головной тесьмы Хтангской династии мазнули по плиткам. Встав, она развернулась к трону, прошла три шага танцующей походкой и три раза глубоко присела в книксене — перед султаном, визирем и смотрителем поочередно.
— Нык, дело так было, эта… — начала пышечка дозволенные речи, отчего-то на пустынном жаргоне Чухчая. Не иначе желая подчеркнуть несообразность чудовищного трофея, кукольно-комичной внешности охотницы и ее военного-бордельного стиля приветствий.
Но Музафару уже было все равно, хоть она на кеннэ докладывай, с танцами и битьем в бубен. Его с ходу доконало одно то, что между ним и спрашивающим наличествовала лишь одна ступень поклонения, а между мной и отвечающей — аж целых две. Похоже, оружие возмездия было избрано совершенно правильно.
Поэтому не пришлось удивляться, что следующий вопрос антиквара царедворец прервал снисходительным:
— Подробности сего поистине удивительного деяния вы можете обсудить в приватной беседе, о мудрейший, — и взмахом руки позволил тому удалиться. Делать нечего, пришлось отпустить Памелу — с теми же сложностями, через голову Келлы. Что интересно, она моментально подхватила дедка под руку и уволокла куда-то на галерею. Видимо, хвастаться понравилось.
Тем временем Великий Визирь соизволил вновь перенести огонь тяжелых метателей на меня.
— Воистину удивительны должны быть трофеи, которые военный посланник блистательного Анарисса берет на гарпун самолично, если эту, э-э… — тут он сделал вид, что не может припомнить, — песчаную акулу он оставляет жемчужине своей свиты.
— Не добываю того, что не собираюсь съесть, — согласился я, поигрывая своим ожерельем из треугольных зубов. — Пескозмей, к примеру — совсем другое дело. А несъедобное, для забавы, можно и жениной компаньонке уступить. Пусть девочка развеется…
Пескозмей — это здесь понимали. Достойный деликатес. По залу прокатился вздох с оттенком голодного сглатывания. Увесистый болт опять лег в цель, аж мишень задрожала. То есть Музафар затрясся. Надеюсь, в этот миг Судьба отвернулась и пропустила мимо ушей мое вранье, а то еще обратно через пустыню идти. Не будь Пемси, и я сейчас, может, не стоял бы здесь. По крайней мере, в целости и сохранности…
— Что ж, приятно видеть подобную умеренность в развлечениях столь высокого сановника Концерна Тринадцати. — Царедворец быстро справился с раздражением, явно питаемый мыслью о новой па кости. — И у нас есть скромный дар, сообразный вашим склонностям при выборе трофеев и свиты.
Тут Музафар Великолепный хлопнул в ладони у левого уха, еще раз — у правого и наконец прямо перед собой.
В одной из галерей позади трона заколыхались шнуры занавесей в хрустальных каплях подвесок. Кто-то шел сквозь них, раздвигая осторожно и точно. Шаги эти отдавались вдоль галереи легко, но как-то слегка жестковато, словно идущая — почему-то не оставалось сомнений, что это женщина — двигалась не своим стремлением, а внешней волей.
Гибкая фигура, укутанная полудюжиной, не меньше, полупрозрачных покрывал, вплыла в зал и остановилась перед троном. Невольно все расступились, давая место новоприбывшей. Мы и то отошли на пару шагов, хотя ничего устрашающего или неприятного в ней не ощущалось — просто чувство дистанции, требующее неукоснительного соблюдения.
— Танцуй! — как-то капризно прозвучал приказ Великого Визиря.
— Слушаюсь, мой повелитель. — Странный голос со свистяще-шипящими нотками прозвучал спокойно, но напряженно. Будто по струне, еще дрожащей от прежнего аккорда, провели листом осоки, длинным и острым, иссохшим на ветру до звонкого хруста. Словно собственное эхо заключал в себе этот голос, создавая ощущение необыкновенно слаженного дуэта, исходящего из одних уст.
Что-то в этом роде я уже слышал — кажется, на той же таможне…
Без особого требования публика, затихшая так, что все вышесказанное было отлично слышно, расступилась еще шире, образуя перед троном круг. Не слишком широкий, футов сорок, так что нам с женами пришлось отступить ненамного.
Из центра круга танцовщица чуть ли не нам под ноги пустила извлеченный из-под покрывал хрустальный шар. Остановившись в паре футов от носков моих парадных штиблет, он засиял огоньками активных точек и зазвучал, дав музыку начинающемуся танцу.
Та полилась спокойно и свободно — струнные, вроде иэрийской гитары, и мягкий духовой инструмент, скорее всего, гобой. То чередуясь, то сплетаясь, они вели мелодию, ритм которой больше всего напоминал морской прибой. Излюбленная тема ожидания, льющаяся из каждой хисахской раковины, заклятой на дальнюю связь.
Сбрасывая первое, фиолетовое покрывало, женщина обошла круг, протягивая руки в пространство, точно в поиске чего-то недостающего, вернулась в центр пустующей площадки и закружилась там, все так же пытаясь плавными, гладящими движениями нащупать в воздухе нечто невидимое.
Безуспешность и этой попытки стоила ей следующего покрывала — синего. Теперь танцовщица не сама пыталась найти, а звала, заманивала нечто, по ее мнению, однозначно существующее и необходимое, показывала каждым движением всю ласку и осторожность, с которой примет неведомое, согласись то прийти на зов.
Вновь пожертвовав очередным, голубым покрывалом в долгом взмахе обеими руками — почти броске, — танцовщица, похоже, достигла своей цели.
