Вчерашний день достаточно прояснил отношение армии и образования к переменам, затеваемым Музафаром. По различным причинам и с различными целями военные и ученые выказывали свое неприятие настолько явно, насколько им позволяла ситуация. Последние так и вовсе ничуть не сдерживаясь.
Осталось выяснить, как сие воспринимает прочий народ. Не занятый службой или магическими изысканиями, чиновниками всех стран снисходительно именуемый простым. Если б все было так просто…
Сети осведомителей от покойного посла я не унаследовал. Да и записей каких-либо тоже — во всяком случае, за ближайшие две-три сотни лет. В последнее время высокородный ау Гуотт явно запустил агентурную работу, пренебрегая ею по старости или из лени. А может, проведя в Хисахе без малого тысячу лет, он уже не нуждался в сторонних источниках, растворясь в среде и держа все необходимое в памяти. Во всяком случае, насквозь местные интерьеры в большей части помещений посольства можно было истолковать и так.
Но мне явно было далеко до такого совершенства, да и времени в запасе имелось не в пример меньше. Что-то подсказывало — разбираться в ситуации надо быстро, пока флайбот в небо не отчалил. То есть не произошло необратимого изменения нынешней политической ситуации под воздействием позавчерашних нововведений Великого Визиря.
Способ получить необходимую информацию, не полагаясь на отсутствующих агентов или сомнительную избирательность магических шаров, существовал. Исконно местный, хисахский, введенный в употребление самолично принцем Халедом.
По преданию, используя магию сродни оборотному заклятию Рейнджеров, Принц Хисахский, уже ставший султаном, каждую пятницу покидал дворец, чтобы неузнанным бродить по улицам своей столицы. Вроде бы его наделила этой способностью Джейд аль-Сфери, дочь полубезумного эльфа-целителя, который на далеком трансзодиакальном острове вдвоем с ассистентом-трансальтинцем Хромастралем практиковал магические ритуалы, обменивающие сутью разумных и неразумных тварей.
С дочкой у папаши вообще нехорошо вышло: в результате эксперимента днем она была немыслимо хороша, однако обладала неполным разумом и повадками животного, а ночью, напротив, выглядела полным чудовищем, но отличалась редкой трезвостью соображения. На характере, понятно, это все отражалось не самым лучшим образом.
Так что влюбленность Джейд в Халеда, выброшенного на остров после кораблекрушения, обернулась тому дюжиной лет в виде слоноподобного чудища. Злосчастный принц провел их в плену у дочери мага, которая к тому времени уже погубила изувечившего ее жизнь отца и свела с ума ассистента. Как Халеду удалось выбраться с острова и насколько бесследно прошло для будущего султана знакомство с неотработанной на то время магической технологией, история умалчивает. Рассказ о том, как, вернувшись домой неузнанным, Принц Хисахский перебил любовников матери, претендовавших на хранимый ею престол, вряд ли можно признать достоверным. Даже несмотря на все тот же слоноподобный облик, справиться в бою с этакой оравой один смертный не мог. Скорее всего, в список погибших попали все те, кого Харуда насмерть заездила за двенадцать лет отсутствия сына.
А вот то, что одновременно с прогулками неузнаваемого султана в Хасире прославился Джума-Потрошитель, на прощальный «подарок» Джейд аль-Сфери указывает куда точнее. Загадочные преступления неуловимого Пятничного Убийцы на удивление точно совпадают с отлучками из дворца Халеда, прославившегося мудрым и добросердечным правлением…
В отличие от Принца Хисахского, мне не требовалось никакой магии для того, чтобы оставаться неузнанным на улицах его города. И так никто в упор не узнает, даже если захочет. На Сухотаможенной разве что… Так туда я просто не пойду, да и Пемси наверняка запомнилась пескобродам и таможенникам куда лучше.
Так что осталось подобрать что-нибудь наиболее неброское из одежды, позволяющее сойти за тамошнего завсегдатая из герисских фрахтовиков. Если учесть, что те частенько ходят в обносках нашей армейской формы, задача не из сложных. Тропический комплект без знаков различия в хозяйстве найдется, и гадать нечего…
Для достоверности образа я еще прихватил солнечные очки Хирры, перетянув ремешок под свой размер и пристроив их на ту же белую бандану, для порядка присыпанную песчаной пылью. Сами жены с наложницей и вернувшейся затемно компаньонкой уже накрепко засели в бане, там же принимая курьеров из лавок с заказами, оформленными через дальнюю связь.
Беспокоить их я не стал, оставив записку о своих намерениях побродить по городу. Отчасти чтобы не вытаскивать от прохлады бассейна обратно в жару, отчасти не умея совладать с неизбежным беспокойством Хирры и желанием Келлы самолично участвовать во всех авантюрах. И если второе удалось бы придавить невозможностью для Древнейшей эльфи пройти неузнанной по улицам Хасиры, где и обычных-то эльфов нет, то что делать с первым, я не знаю по определению. Неукротимость старшей жены сменила направление, но не мощь напора…
Выскользнув за ворота посольства, первые ярдов сто я прошел, отчаянно борясь с желанием оглянуться, но потом как-то освоился и перестал ждать обеспокоенного окрика сзади. Потихоньку начал озираться по сторонам, ловя приметы чужого города. Не из экипажа, следующего по заданному маршруту с немалой скоростью, а по своей воле, пешком, спокойно, с возможностью в любой момент остановиться или свернуть.
Разумеется, определенная цель у меня была. Потереться на базаре, послушать… Зайти в чайхану-другую, а там и перекусить посерьезнее. А для этого надо бы двигаться к порту — главное торжище там, где главное богатство, а все сокровища Хасиры ведут свое происхождение из моря.
Пересечь меньшую часть города, протянувшегося неширокой полосой вдоль бухты, особого труда не составило. К рыбному базару, начинающемуся на рассвете, я в любом случае опоздал — распродать и развезти скоропортящийся товар надо до того, как упадет жара. А вот губочные ряды оставались столь же обильны, продажа раковин тоже была в самом разгаре.
Жемчужные лавки и газовая биржа, определяющая, сколько сегодня стоит дневной выход с той или иной платформы и какой храм или мануфактура его заберут, меня не интересовали. Данные по их ценам всегда можно взять в серьезной, «желтой» прессе. Это «коричневой» и «зеленой» нельзя доверять — первой оттого, что экономит она не только на бумаге, используя самую дешевую, но и на качестве новостей. А вторая на самой дорогой печатает только угодное султану. То есть Музафару, великолепному прежде всего в умении переврать любой факт к своей выгоде.
Губки, насаженные на колышки длинных бамбуковых шестов, поражали разнообразием. Все цвета, все размеры, все степени мягкости. Здесь были такие, что не оставят следа на мягчайшем воске, и такие, которыми только балки при строительстве обдирать. Малоподвижные при жизни в иной стихии, теперь на воздухе они плясали и колыхались под малейшим ветерком, вились яркими гирляндами, нанизанные на шнуры, дрожали при каждом прикосновении продавца или покупателя к шесту.
Но в сравнение с раковинами, занимавшими вчетверо больше рядов, не шли даже губки. Ибо бывшие обиталища моллюсков, расходящиеся отсюда почти по всему миру, чтобы обеспечивать дальнюю и ближнюю связь, еще и звучали. Пробные образцы из партии бормотали и пели под временным заклятием, а по остальным продавцы осторожно постукивали костяными палочками, чтобы продемонстрировать чистоту звука.
