— Странно… — Вместить все мое изумление в одно слово было невозможно.
— Что в этом странного? — Похоже, для всезнающей провидицы не было ничего удивительного в факте тождественности языков двух столь разных рас. — Народам Отца дан язык Отца, как народам Матери — ее язык.
— Это чей тогда — Матери? — Я так и не понял, что она имела в виду. — Человеческий, что ли? Так на нем вообще треплются все, кому не лень.
— Нет, огрский и гномский. Вы, люди, разговариваете на языке своего грядущего бога, — терпеливо продолжила объяснения драконидка. — Просто ваше наречие удобнее для всех прочих рас. В пользовании им нет преимущества или уступки ни одному из породителей.
Яснее ничего не стало. Как же тогда мелкие зеленые гоблины? Их собственное наречие, «хоба'а-зух», вообще ни на что не смахивает. Ни на кеннэ-сиххэ, ни на огрское воркотание — о гномском судить не могу, так как вообще никогда его не слышал, как и любой другой житель Анарисса.
Что же получается, зеленявки тоже говорят на языке своих грядущих богов?
— Чем замечательны межрасовые браки и связи, — попытался я скрыть свою растерянность от вставшего за шуткой, — это тем, что многое узнаешь от женщин иной крови!
— Заметь, все мы у тебя иной крови, — остро заточенный, словно раздвоенный скальпель, язычок драконидки продолжал терзать меня.
— Да как-то уж так всегда выходит! — Мне осталось только пожать плечами с усмешкой. — Даже и не знаю, отчего бы…
— Ты боишься женщин своей расы, мой повелитель, — спокойно заметила Исэсс.
— Почему это еще? — не раздумывая, вскинулся я, хотя где-то глубоко внутри уже знал, что наложница, как всегда, права. Впрочем, ответ и на сей, невольно вырвавшийся и чисто риторический вопрос не заставил себя ждать:
— Тебе кажется, что все они могут быть только жалкими, как женщины твоего детства, или жадными, как женщины твоей юности.
На такое осталось лишь невразумительно крякнуть, проглатывая возражения. Как она меня, однако… И ведь еще не закончила, оказывается!
— Но это не так. Любая из нас может быть жалкой и жадной. — Достойная дочь Хисаха скромно потупилась, опустив прозрачные веки. — И вовсе не того следует бояться…
Подозреваю, что спроси я — она объяснила бы, чего на самом деле следует. Так же холодно и четко, в свободном запале чистейшей логики, примененной к столь неподходящему предмету. И возразить было бы нечего, пришлось бы принять к сведению и впредь страшиться пуще белого траурного шелка Последней Завесы и любви Лунной Богини. Но вместо этого я задал совсем другой вопрос:
— А чего боишься ты?
— Ничего. И никого, — с легкостью отозвалась драконидка. — В том числе и тебя, мой повелитель. Ведь я Исэсс — Говорящая с Судьбой!
И открыто улыбнулась тонкогубым змеиным ртом. Спрашивать, отчего бы это надо бояться именно меня, такого свойского парня, было уже совсем бессмысленно. Особенно после вчерашнего, о котором и знать никто не знает…
Похоже, в моей жизни нечувствительно объявился новый страх, даже ужас. Перед неумолимыми ответами хисахской наложницы.
Не знаю, чего мне захотелось — уязвить ее в ответ или просто показать, что не все так просто. Но только утаивать знание о сути пророчества, которому драконидка отдала всю свою холодную страсть, больше не было резона.
— Уверена, что с самой Судьбой? Эльфы живут долго… А помнят еще дольше. И достаточно лживы, чтобы подменить Судьбу своими интересами, а пророчества — оперативными разработками. Бирюза будет править Хисахом, да? Бирюза — не только цвет твоей крови, но и приборный цвет Хтангского Священного Воинства, шедшего отобрать независимость вашей родины! А весь этот заговор и кризис, который привел к нему, выпестованы предыдущим послом за долгие столетия!!!
— Неважно. — Против ожидания, это откровение не потрясло Исэсс. — Судьба говорит со мной своими знаками. Что или кого она изберет, дабы объявить свою волю — все равно. И тем более все равно, что думает по этому поводу сам несущий ее послание.
Вот тут, признаюсь, мне сделалось по-настоящему страшновато. Оттого, что при таком раскладе я со своим нечаянным султанством и всем прочим участием в этой афере оказывался не более самостоятельным и самоценным, чем высокородный мертвяк с его замшелой местью. Руна в письменах Судьбы, песок с жерновов времени…
Бездумный исполнитель пророчества в глазах женщины драконьей крови, чью неистовую в своей жажде страсть разделял столь недавно. Не думаю, чтобы между нами могла случиться плотская близость, предшествуй сей разговор немому приглашению друг друга к постельному танцу…
И вряд ли она когда-нибудь случится между нами вновь.
Нас навсегда разделила отстраненность более высокого свойства, чем чуждость драконидского облика или непостижимость женской натуры. Может, устройство личности симвотипа Плог-Оинт, основанное на холодном расчете Ветра и творящее безумной правотой Огня?
Не знаю…
— Главное не то, что Судьба течет сквозь тебя помимо твоей воли, — сочла нужным пояснить Исэсс, почуяв, что ее слова задели что-то в моей душе. — Главное — находить в этом радость!
Ничего нового о себе она мне этим не сказала.
Не понять, что разговор между нами завершен, как кончено и все иное, провидица пятой расы разумных не могла. Тронуло ли ее это, нет — не мне судить. Быть может, принимая знаки Судьбы как должное, она и в происшедшем нашла для себя радость?!
Не мне судить.
Исэсс улыбнулась — чисто, открыто и совершенно безумно. Встала и пошла к выходу, пересекая полосы солнечного света из высоких окон, отводя рукой легкую, как дым, кисею занавесей. Свет, отраженный и рассеянный полупрозрачным мрамором, мягко обтягивал плавными бликами ее удаляющуюся гибкую фигуру.
Лишь на пороге женщина драконьей крови обернулась и бросила, как всегда, спокойно и легко:
— Прощай, мой повелитель!
Меня хватило лишь на то, чтобы кивнуть в ответ. Будто не навсегда расстаемся, а расходимся до утра, как старые супруги по разным спальням. Чтобы встретиться назавтра, как за день до того, и через день, и так день за днем до самой смерти в один и тот же час…
Но набат этих бесконечных дней, которые нам предстояло провести не вместе, не мог заглушить странного чувства освобождения. Словно отпустило то, что не давало покоя все это время, с первого взгляда в змеиные зрачки и до последнего — в чешуйчатую спину драконидки.
Прощай, Исэсс. Прощай, сказка жаркого полдня. Прощай, Хисах.
О многом теперь придется тосковать вдали, многое покинуть здесь, на грани Юга. Навсегда останутся в стране меж пустыней и морем Исэсс и Памела, моя политическая невинность и сексуальные мифы, победы и ошибки, удачи и неудачи. Да мало ли что еще — кофейно-золотое, вечно вечернее небо, мелодичный пересвист лизардманков на сводах храмов, полуденный сумрак морской сиесты…
